Армандо Салинас - За годом год

— Подготовить настроение на заводе.

— Ну, это теперь не так трудно.

— Ты считаешь? Верно, многие рабочие выскажутся за бойкот. Но одно дело то, что люди думают, и совсем иное то, как они действуют. Все будет зависеть от нас, сумеем ли мы разъяснить им их сомнения.

— На Гонсалеса можно рассчитывать? — спросил у Аугусто Хоакин.

— Да, можно.

— Он скоро придет, — сказал Энрике, посмотрев на Росу. Девушка промолчала. Она поставила на стол тарелку с хлебом и сыром, нарезанным тоненькими ломтиками. Потом отошла к окну и стала смотреть на улицу. Из окна виднелась часть улицы, примыкающая к Аточе, у входа на Медицинский факультет.

— Хотите немного вина к сыру? — спросила Элена, ставя на стол бутылку.

— Вино никогда не лишнее, а к сыру оно как раз, — ответил Аугусто.

— Все почти готово, — продолжал рассказывать Энрике. — Через две недели будет точно установлена дата. И сейчас, в эти дни, надо объяснять, говорить, чтобы все знали и были готовы.

— Какой же это будет день? — задумчиво спросила Роса.

— Дата еще не назначена. Чтобы не сорвали.

— А не много ли вы требуете от людей? Страх еще велик.

— Необходимо разъяснять всем и каждому: за то, что люди будут ходить пешком, им никто ничего не сделает. Если ты идешь пешком, а не едешь, никто не может требовать у тебя объяснений.

Роса, стоя у окна, думала о том, сколько времени прошло, как она познакомилась с Энрике. С тех пор в ее жизни случились большие перемены. Она уже не испытывала такого тягостного одиночества, дни летели быстрей, легче было переносить неприятности. Надежда, которой жил Энрике, зажигала и ее сердце огнем, словно в нем вспыхивало горячее летнее солнце.

— Ой, как бы мне хотелось смотреть на жизнь, как ты, с надеждой, с радостью, — говорила она. — Когда я рядом с тобой, все кажется мне легко и просто. А когда остаюсь одна, я пытаюсь думать, как ты, но у меня ничего не получается. Все эти годы, всю свою жизнь я терзалась и страдала. Я почти ни во что не верю. Как бы я хотела обладать такой же верой, как ты!

— Не сочти меня сентиментальным, но, когда я думаю о будущем, о нашем будущем, о детях, которые у нас с тобой родятся, во мне что-то происходит. Сам не пойму что! Но это вдохновляет меня, побуждает к действию.

— Говори, говори! Рассказывай мне о чем-нибудь!

Роса отвернулась от окна. Кто-то позвонил у входной двери. Это пришел Гонсалес.

— Добрый вечер, — поздоровался он. — Я не опоздал?

— В самый раз.

— Ну, что скажете?

— Я уже тебе говорил, в чем дело.

— Да.

— Ну, так насчет подготовки на заводе мы договорились.

— Я мог бы побеседовать с фрезеровщиками, сами знаете, они меня уважают, я там пользуюсь влиянием. Они вроде меня. Социалисты.

— Было бы неплохо.

— А по-моему, — сказал Хоакин, — в первую очередь надо бы распространить на заводе листовки.

— В цехах?

— Зачем? Можно у стены, где мы обедаем. Там бы их наверняка все прочитали. И мы тоже. А потом, не вызывая никаких подозрений, могли бы начать и разъяснительную работу.

— Это опасно, Хоакин, — сказала Элена.

— А ты уже испугалась? — спросил Аугусто жену. Роса снова отвернулась от окна, прислушиваясь к разговору.

— Да, испугалась, — подтвердила Элена.

Аугусто поднялся из-за стола, поставил стакан и обнял жену.

— Не беспокойся.

— Кому же беспокоиться, как не мне?!

— Не думай, что я люблю рисковать попусту.

— Надеюсь, вы обсудите сначала все «за» и «против»?

— Я за предложение Хоакина, — сказал Гонсалес.

— Страх — плохой советчик. Если мы испугаемся, они воспользуются этим и зажмут нас в кулак, — сказал Энрике.

— Ты прав, но у Элены тоже есть свои причины так рассуждать. В течение многих лет нас держат в страхе. И от него не так легко избавиться. Был и нету, — возразила Роса.

— Я понимаю, вы не действуете сгоряча, вы все обдумали как следует. Но все же, по-моему, надо поразмыслить еще раз. Я советую это сделать ради всех нас.

— Когда будут готовы листовки? — спросил Гонсалес.

— Точно не известно, но ждать недолго.

— Необходимо достать денег. Мы можем попросить у рабочих на заводе.

— В субботу, у тех, кто внушает доверие.

— Надо поискать место, где можно будет спрятать листовки, — сказал Энрике.

— Как насчет твоего дома, Хоакин?

— Плохое место, ты же знаешь, у нас полно жильцов. А новый жилец, я тебе говорил, фалангист.

— Ты же сказал, что он хороший человек.

— Да. Он никому не проговорится.

— Тогда Хоакину лучше не давать, — сказал Аугусто.