Армандо Салинас - За годом год

— Торопить время — последнее дело, — сказала Бланка. — Стоишь перед календарем, как дурная, будто оттого, что на него смотришь, дни идут быстрее. Сама себе твердишь, что в месяце тридцать дней, но ничего не помогает, так и тянет к календарю посчитать, сколько еще дней осталось до получки. Вот иногда и говорю себе: желать, чтобы время шло быстрее, — самый тяжкий грех, на какой способен человек. Стареть, становиться старухой, подгонять время и надеяться, может, наступят хорошие времена, не по мне. Лучше плюнуть на все и ни о чем не думать. Но я так не могу.

— У нас на заводе, когда в получку нечего получать, потому что все выбрал в авансы, мы говорим: ну, заработал «змейку». Знаете почему? Да потому, что на конверте с зарплатой сверху пишут сумму, а внизу вычеты и авансы. Вот подобьют итог, и остается одна змейка, ну, такая закорючка, которую чертит кассир, когда тебе ничего не причитается, — разъяснял Хоакин.

Рамиро извлек из бумажника новенький банкнот. Последние пять дуро, сложенные в несколько раз, были засунуты в самое дальнее отделение бумажника. Отдавая жене деньги, Рамиро даже наклонился вперед, чтобы Бланка, не дай бог, не заметила, что он прячет от нее «подкожные».

В комнате рядом закашляла Аделита.

— Ну, что там с девочкой, Бланка! Слышишь, Бланка!

Бланка пошла в спальню причесаться. Она высунулась из двери и прокричала мужу:

— Да я уж давала ей сиропчику!

Ну, Рамиро… — Хоакин встал.

— Что?

— Да ничего. Несмотря на все твои мысли, ты неплохой человек.

— Я что-то тебя не понимаю.

— Мне любопытно знать, что ты думаешь о тех, кто родился после войны. Они совсем другие люди.

— Я тебя не понимаю.

— Я спрашиваю о людях, которые не знали гражданской войны. В один прекрасный день, будь уверен, они потребуют ответа на многие вопросы.

Рамиро ничего не ответил. Они молча доиграли партию в шахматы.

Антония складывала в чемодан вещи, которые собиралась взять с собой на следующий день. Вещей было совсем немного: зимний свитер, две смены нижнего белья, жакет, две юбки и две блузки. Две смены постельного белья. Пара новых чулок да пара старых, ношеных. Два столовых гарнитура (скатерть и салфетки), пара туфель, не считая тех, что были надеты на ней. Домашние тапочки и еще кое-какие мелочи.

Тетушка Ауреа молча взирала на свою племянницу, придирчиво следя за каждой вещью, которую Антония складывала в чемодан.

— Смотри не ошибись, не унеси что-нибудь из моего, — предупредила она.

— Не беспокойся, тетушка. Если я случайно и возьму твои вещи, обязательно возвращу, — отвечала Антония.

Спускалась ночь. В открытое окно со двора доносился шум, какой бывает в тот час, когда зажигается свет в кухнях. Женщины, как всегда, стряпая, распевали модные песенки или слушали передаваемые по радио отрывки из романов.

Рамиро уговаривал жену пойти в кино.

— Ну, что же теперь, жена, в реку, что ли, бросаться?

Хоакин отправился гулять с Попитой. Мария работала.

Антония уложила чемодан и, выпрямившись, посмотрела на тетку.

— Вот и все. Кажется, ничего не забыла.

— Нет. Ты ничего не забыла.

— Знаешь, тетя, мне даже немножко грустно стало. Не пойму почему, а грустно. Здесь, в этой каморке, столько нами прожито и пережито!

Антония оглядела стены, щель в перегородке, похожую на змею. Иногда она ночью пугалась ее и не могла заснуть. Печурку, на которой готовила обед. Сколько трудов стоило ее растопить! Кровать, где они с теткой спали, прижавшись друг к другу холодными зимними ночами. Большое зеркало в шкафу. Она смотрелась в него воскресными вечерами, когда прихорашивалась, чтобы пойти погулять с Луисом. Стул, на котором долгими вечерами просиживала за шитьем, слушая соседское радио. Без гроша в кармане, не имея возможности встретиться с женихом.

Антония научилась различать голоса соседок по интонациям, по тембру. Она вспомнила Хоакина, друга, соседа. Пьяненькую, но добрую сеньору Марию. Аиду, вышедшую замуж за старьевщика. Сколько переговорено с нею! Новых жильцов. Всех вспомнила Антония, рассматривая комнату, которую собиралась навсегда покинуть.

Тетушка Ауреа открыла шкаф и достала ярко-желтый шелковый платок и раскрашенный вручную севильский веер. Потом извлекла из кармана банкнот в двадцать дуро.

— На, возьми! Это тебе мой подарок. Другого у меня нет.

Антония не могла уснуть. Щель в стене снова казалась ползущей змеей. Тетушка Ауреа, засыпая, тихо посапывала.

— Тетя!