Мо Янь - Устал рождаться и умирать

Хучжу мотнула головой, так что коса аж взлетела, покраснела и, повернувшись, бросилась в дом. Сердце заныло от переживания за Хучжу и от ненависти к Хэцзо. Эта постриглась под мальчика и сделала небольшой пробор. Тогда среди учениц средней школы пошла мода так стричься, и стриг их учитель по имени Ма Лянцай. Он прекрасно играл в настольный теннис и на губной гармошке, щеголял в когда-то синей, а теперь застиранной добела форме. От этого типа с густыми волосами, лаково-чёрными глазами и угреватым лицом всегда шёл свежий запах мыла, и он положил глаз на Баофэн. Нередко он приносил в деревню духовое ружьё и стрелял птиц. Только поднимет ружьё — и пожалуйста, птица уже на земле. Деревенские воробьи, завидев его, разлетались кто куда. Амбулатория производственной бригады располагалась с восточной стороны бывшей усадьбы Симэнь: когда бы там ни появлялся этот молодец, от которого разило мылом, он всегда был под надзором членов нашей семьи. А если не нашей, то семьи Хуан. Он завёл знакомство с сестрой, стараясь расположить её к себе, но она лишь хмуро откликалась двумя-тремя фразами, стараясь не выказать неприязни. Я знал, что сестра влюблена в «ревущего осла», но тот вскоре уехал вместе с отрядом по проведению «четырёх чисток» и, ни слуху ни духу, скрылся как хорёк в чаще леса. Мать понимала, что этот брак обречён, расстроенно вздыхала и с глубоким чувством наставляла сестру:

— Ах, Баофэн, мама всё понимает, что у тебя на душе, но разве это возможно? Он из уездного города, в университете учится, и талантливый, и видный, его ждёт блестящее будущее, разве можешь ты такому приглянуться? Послушай мать, выбрось из головы эти мысли, не стоит заноситься слишком высоко. Учителю Ма государство платит, он казённый хлеб ест, мужчина представительный, грамотный и музыкальный, да ещё стрелок хоть куда, одного такого на сотню не встретишь. Если он к тебе сам подъезжает, чего думать-то? Соглашайся скорее — только глянь, какими глазами сёстры Хуан на него смотрят. Коли мясо у рта, хватать надо. Не ухватишь, другие сцапают…

Для меня доводы матери звучали справедливо и логично, Ма Лянцай казался вполне подходящей парой для сестры. Пусть и не умеет песни горланить, как «ревущий осёл», зато на губной гармошке как насвистывает — будто сотня птиц щебечет. А как из духового ружья птиц в деревне сшибает — они уже собственной тени боятся, — тут ему «ревущий осёл» в подмётки не годится. Но сестра моя как упрётся, не своротишь, вот уж в батюшку родного характером вышла. Мать могла говорить до посинения, а ответ всегда был один:

— За кого идти, мама, это уж мне решать!

После обеда, когда мы вернулись в поле, Цзиньлун с железной мотыгой на плече не отставал ни на шаг. Этим острым сверкающим лезвием можно отсечь волу ногу с одного удара. Вот ведь гад, родства не помнящий! И я при каждом удобном случае не стеснялся высказать ему, что я про него думаю. И прихвостнем Хун Тайюэ называл, и свиньёй неблагодарной. Он пропускал мои слова мимо ушей, но когда я преградил ему путь, он, раздражённо копнув мотыгой, забросал меня землёй. Я тоже схватил ком и хотел запустить в него, но на меня строго прикрикнул отец. Будто глаза на спине: как он мог видеть каждое моё движение?

— Ты что это затеял, Цзефан? — рявкнул он.

— Хочу проучить скота этого! — злобно выкрикнул я.

— Закрой рот, не то задницу надеру. Он твой старший брат, при исполнении, не смей мешать ему.

Через пару кругов волы бригады уже тяжело дышали, особенно монголка. Даже издалека было слышно, как из её груди вырываются странные звуки, словно курица кукарекнуть пытается. Вспомнился парнишка, пару лет назад тайком шепнувший мне, что эта монголка — «печёная черепаха», что тяжёлой работы она не выдержит, а летом вообще работать не сможет. Теперь стало ясно, что говорил он чистую правду. Монголка не только задыхалась, изо рта у неё выступила пена, страшно смотреть. Потом вообще упала и закатила глаза как мёртвая. Бригадные упряжки остановились, пахари собрались, чтобы выяснить, в чём дело. У одного из старых крестьян вырвалось «печёная черепаха», другой предложил сходить за ветеринаром, третий, презрительно хмыкнув, сказал, что этой корове ветеринар уже не поможет.

Дойдя до края полосы, отец остановил вола и обратился к брату:

— Цзиньлун, тебе нет нужды следовать за мной. Я же сказал, что на общественном поле не будет ни единого следа моего вола, чего мучаться и за мной ходить?

Цзиньлун лишь фыркнул и ничего не ответил. А отец продолжал: