Мо Янь - Устал рождаться и умирать

— A-а, вот оно что! — обрадовался Лань Лянь и, повернувшись к западной пристройке, крикнул: — Жена, иди скорее, дорогие гости прибыли.

Я, конечно, тоже признал её. В памяти ярко запечатлелись события начала зимы прошлого года. Лань Лянь тогда отправился вместе со мной в город за солью. На обратном пути мы и встретили эту Ван Лэюнь. Держась за большой живот, она сидела у обочины и стонала. В той же синей форме, но из-за выпирающего живота три нижних пуговицы расстёгнуты. Очки с белой оправой, чистое белое лицо, с первого взгляда можно узнать госслужащую. Она воззрилась на Лань Ланя как на избавителя, еле выдавливая слова: «Почтенный братец, будь добр, помоги…» — «Откуда ты? Что случилось?» — «Меня зовут Ван Лэюнь, я из районного торгово-снабженческого кооператива, поехала вот на собрание, думала, что ещё не время, да вот… Но…» Увидев в сухой траве у дороги велосипед, мы тут же поняли, в каком она опасном положении. «Чем я могу помочь? — взволнованно ломал руки Лань Лянь. — Что нужно сделать?» — «Доставь меня в уездную больницу, скорее». Хозяин сгрузил два мешка соли, скинул куртку, привязал верёвкой мне на спину, потом помог женщине забраться. «Держись, дружище». Тихонько постанывая, она вцепилась мне в гриву, а хозяин, держа поводья в одной руке и придерживая женщину другой, обратился ко мне: «Давай, Черныш, поторопись». Я возбуждённо рванул вперёд: чего только не таскал на себе — и соль, и хлопок, и зерно, и ткани, а вот женщину не возил ни разу. Я взял так резво, что она качнулась и стала сползать хозяину на плечо. «Легче, Черныш, легче!» — велел он. Я понял, Черныш всё понял. И пошёл скорой рысью, стараясь держаться плавно, как текущая вода или плывущие облака. В этом преимущество осла и заключается. Лошадь идёт плавно, лишь когда летит стрелой, на осле же лучше ехать рысью. Если он помчит галопом, наоборот, будет трясти. Я чувствовал, что задача на меня возложена серьёзная, чуть ли не священная. Очень волнительно было и ощущать себя кем-то между человеком и животным, чувствовать, как просачивается через куртку и мочит спину тёплая жидкость, а на шею с волос женщины скатываются капли пота. До города было всего десять с лишним ли, но мы пошли напрямик. Трава по колено, один раз из неё выскочил и ткнулся мне в ногу дикий кролик. Так мы и добрались до города и народной больницы. Отношение врачей и санитарок в те годы было на высоте. Хозяин остановился перед воротами и стал громко звать: «Сюда, быстрее, помогите!» Я тоже не упустил возможности пореветь. Тут же высыпала целая толпа в белых халатах, и женщину занесли вовнутрь. Когда она спускалась на землю, из штанов у неё уже доносилось «уа-уа». На обратном пути хозяин был не в духе и ворчал, поглядывая на измазанную куртку. Я знал, что человек он суеверный и считает, что выделения при родах не только грязь, но и вестник несчастья. Когда мы добрались до места, где встретили женщину, хозяин нахмурился и помрачнел: «Что ж такое, Черныш? Куртка новая, если просто взять и выбросить, что я дома хозяйке скажу?» — «Иа, иа», — не без злорадства взревел я. Меня развеселила физиономия попавшего впросак хозяина. «А ты ещё смеёшься, ослина!» Он развязал верёвку, и тремя пальцами правой руки стащил с моей спины куртку. На ней — эх, что говорить… Хозяин склонил голову набок, задержал дыхание, зажал в руке промокшую и потяжелевшую куртку, словно гнилую собачью шкуру, размахнулся и с силой швырнул в бурьян за обочиной, где она распласталась, как большая странная птица. На верёвке тоже следы крови, но её не выбросишь — мешки с солью привязывать надо. Пришлось хозяину бросить верёвку на дорогу и повалять ногой в пыли, пока она не изменила цвет. В одной лёгкой рубахе без нескольких пуговиц, с побагровевшей от холода грудью да ещё с синим лицом хозяин походил на паньгуаней в судилище Яньло-вана. Насыпал мне на спину пару пригоршней земли с обочины и счистил сухой травой, приговаривая: «Мы ж с тобой доброе дело сделали, верно, Черныш?» — «Иа, иа», — отозвался я. Хозяин приладил мне на спину мешки с солью и посмотрел на валявшийся у дороги велосипед: «Вообще-то он теперь наш, Черныш, старина. Мы и куртки лишились и время потеряли. Но позарься мы на эту мелочь, всё добро, что мы сотворили, сойдёт на нет, верно?» — «Иа, иа». — «Ладно, доведём-ка мы с тобой это доброе дело до конца: как говорится, провожаешь, так провожай до дома». Он поднял велосипед и, ведя его и погоняя меня — хотя погонять не было нужды, — вернулся в город к воротам больницы. «Эй, роженица, вот твой велосипед, у ворот оставляю». — «Иа, иа». Снова выбежали несколько человек. «Резвей шагай, Черныш, дружище, — скомандовал хозяин, вытянув меня вожжами по заду. — Шустрее давай, старина…»