Мо Янь - Устал рождаться и умирать

— Дурачок ты, дурачок… — гладя его по голове, бормотала она. — Ну почему ты такой глупый…

Потом они заключили друг друга в объятия. Кайфану ещё было больно, и она целовала другую половину лица. Он отнёс её на кровать, и они предались любви.

Вся кровать окрасилась красным.

— Ты девственница?! — воскликнул поражённый Кайфан, и от потока слёз все бинты у него намокли. — Ты девственница, моя Фэнхуан, родная, что же ты глупости мне говорила…

— Девственница, как же, — словно назло бросила Фэнхуан. — Восемьсот юаней, и ты опять девочка!

— Ах ты озорница маленькая, снова провела меня, моя Фэнхуан… — Не обращая внимания на боль, Кайфан покрывал поцелуями тело прекраснейшей во всём Гаоми — а для Кайфана и на всём белом свете — женщины.

Поглаживая этого мужчину, твёрдого и гибкого, как вязанка прутьев, Фэнхуан приговаривала, словно потеряв всякую надежду:

— Силы небесные, так и не удалось отвертеться от тебя…

Просто духу не хватает рассказывать о том, что было дальше, любезные читатели. Но раз уж начал, надо заканчивать, так что уж позвольте мне выступить в роли беспощадного повествователя.

Когда Кайфан, весь в бинтах, явился в дом номер один по переулку Тяньхуа, Лань Цзефан с Хуан Хучжу так и обмерли. Ну как, скажите, вынести такое. А Кайфан, не реагируя на их расспросы о перебинтованном лице, преисполненный радости и просто светясь от счастья, выпалил:

— Отец, тётушка, я женюсь на Фэнхуан!

Будь у них в руках что-то стеклянное, оно выпало бы из рук и разбилось вдребезги.

Мой приятель Лань Цзефан мучительно нахмурил брови и тоном, не терпящим возражений, заявил:

— Ну нет, это никуда не годится!

— Это почему?

— Не годится, и всё!

— Папа, неужели вы тоже верите всем этим сплетням? — не смутился Кайфан. — Я тебе клянусь, Фэнхуан — чистейшая девушка, каких поискать… Она девственница…

— Силы небесные! — возопил мой приятель. — Ну не годится это, сынок…

— Папа, — рассердился Кайфан, — тебе ли останавливать меня в вопросах любви и брака?

— Конечно, не мне, сынок… Но… Пусть твоя тётушка скажет… — И, бегом вернувшись в дом, мой приятель закрыл за собой дверь.

— Кайфан… Бедное дитя… — залилась слезами Хучжу. — Фэнхуан — родная дочь твоего дядюшки, у вас с ней одна бабушка…

Кайфан содрал бинты, а с ними и свою новую кожу, половина лица превратилась в огромную зияющую рану. Выскочив из ворот, он уселся на мотоцикл и так газанул, что въехал в дверь парикмахерского салона напротив. Находившиеся там замерли от страха. А он пнул переднее колесо, резко повернул руль, и мотоцикл, как взбесившаяся лошадь, понёсся к привокзальной площади. Он уже не слышал, как парикмахерша, которая много лет прожила рядом с его семьёй, бросила вслед:

— Ну и семейка, все как один ненормальные!

Пошатываясь, наш Лань Кайфан ворвался в полуподвальное помещение и распахнул настежь полуотворённую дверь. Фэнхуан ожидала его, сидя на кровати. К нему бешено рванулась обезьяна. На сей раз он забыл полицейские установления, забыл всё и с одного выстрела уложил мартышку. Так полувековые перевоплощения в животных души безвинно погибшего нашли наконец своё разрешение.

Всё это произошло так внезапно, что Фэнхуан от страха потеряла сознание. Кайфан наставил пистолет на неё — ни в коем случае не совершай этой глупости, малец! — но при виде её прекрасного лика, будто выточенного из яшмы, — этого красивейшего на всём белом свете лица — бессильно выронил пистолет. Подняв его, он вылетел за дверь, и на самой верхней ступеньке — словно на ступеньке, ведущей из ада в рай, — ноги нашего Кайфана подкосились. Он рухнул на колени, приставил пистолет к своему уже разбитому сердцу — не делай этого, малец, не совершай глупости! — и нажал курок. Прозвучал глухой выстрел, и Кайфан мёртвым распластался на ступеньке.

Прах Кайфана Цзефан и Хучжу отвезли на полоску земли, уже усеянную могилами, и похоронили рядом с Хэцзо. Во время кремации и похорон за ними неотступно следовала Фэнхуан с трупом обезьяны на руках. Она горько плакала, исполненное скорби лицо не могло не вызывать жалости. Все относились к ней с участием, и хотя Кайфана уже не было в живых, ничего не говорили. Обезьяна уже начала смердеть, Фэнхуан убеждали бросить её, но она стала умолять разрешить ей похоронить обезьяну на том же клочке земли. Мои друзья без колебания дали согласие. Так, рядом с захоронениями осла, вола, хряка и пса появилась ещё и могила обезьяны. Немалые затруднения вызвал у моих друзей вопрос о том, как устроить Фэнхуан, и они собрались вместе двумя семьями, чтобы обсудить его. Чан Тяньхун не сказал ни слова, Хучжу тоже неловко было высказаться. А Баофэн сказала: