Мо Янь - Устал рождаться и умирать

— Слушай, а у тебя колёса хорошо закреплены? — не без иронии поинтересовался я, вцепившись в ручку перед собой.

— Спокойно, — отвечал он, — перед тобой автогонщик мирового класса.

Но скорость машины заметно снизилась. После Люйдяня дорога вилась по изгибам Большого канала. Вода сверкала золотистыми бликами, по течению шёл небольшой бело-голубой катер.

— Планов у твоего дяди громадьё, дорогой племянник, — вещал Цзиньлун. — Хочу весь Гаоми превратить в рай на земле, сделать нашу деревушку прибрежной жемчужиной, чтобы ваш задрипанный уездный городишка стал пригородом Симэньтуни. А, как тебе?

Кайфан молчал.

— Дядя к тебе обращается! — повернулся я к нему.

Но этот негодник уже спал, пуская слюнку на голову Четвёрочки. Щенок лежал, чуть приоткрыв глаза, — у него, наверное, кружилась голова. Хэцзо повернулась ко мне той стороной, где у неё была бородавка, и смотрела на реку, надув губы, будто сердилась.

Уже на подъезде к городу мы увидели Хун Тайюэ. Он ехал на стареньком, ещё времён кампании «Больше свиней стране», велосипеде, в драной соломенной шляпе. Согнулся, раскачивается из стороны в сторону, изо всех сил крутя педали. Спина мокрая от пота, одежда запылённая.

— Хун Тайюэ, — проговорил я.

— Давно уже его заприметил, — откликнулся Цзиньлун. — Наверное, опять в партком уезда жаловаться.

— На кого это?

— А на кого придётся. — Помолчав, Цзиньлун улыбнулся. — Вообще-то они с нашим стариком — две стороны одной монеты. — Цзиньлун хлопнул по клаксону, а потом заговорил снова: — Из Тайюэ старший брат, а из Лань Ляня младший — не приведи господи. Так что они друг друга стоят!

Обернувшись, я увидел, как Хун Тайюэ вильнул пару раз, но не упал. Его фигура быстро уменьшалась. Вдогонку донеслась его визгливая ругань:

— Симэнь Цзиньлун! Так твоих предков и разэтак! Отродье тирана-помещика…

— Я его ругательства уже наизусть выучил, — усмехнулся Цзиньлун. — Милый старикан!

Перед воротами нашего дома Цзиньлун остановился, но глушить двигатель не стал:

— Цзефан, Хэцзо, у нас тридцать-сорок лет за плечами, пора худо-бедно разобраться, что к чему в жизни. Если с кем-то можно быть не в ладах, то между собой нужно ладить непременно!

— Воистину так, — согласился я.

— Ерунда, — сказал он. — Я тут в прошлом месяце познакомился в Шэньчжэне с одной красоткой, так у неё одно с языка не сходит: «Ты меня не изменишь!» На что я отвечаю: «Тогда я сам изменюсь!»

— И что это значит? — не понял я.

— Ну, значит, тебе не понять, раз спрашиваешь!

Джип описал дугу, словно бык, наткнувшийся на красную тряпку, высунувшаяся рука в белой перчатке пару раз как-то необычно, по-детски, махнула, и машина умчалась. Попавшую под колёса рыжую курицу соседки он раздавил в лепёшку. И вроде даже не заметил. Я поднял её, постучал к соседке, но никто не откликнулся. Подумав, достал двадцать юаней, наколол на куриную лапу и запихнул курицу под порожек. Тогда в городе ещё разрешалось держать кур и гусей, а бывший сосед на другой половине двора насыпал песка и держал пару страусов.

— Вот это и есть наш дом, — сообщила сыну и щенку стоявшая посреди двора Хэцзо.

Я вынул из портфеля коробку с вакциной против бешенства.

— Сейчас же положи в холодильник, — сухо предложил я, передавая её. — Смотри, не забудь: колоть нужно раз в три дня.

— Твоя сестра ведь сказала, что от бешенства непременно умирают?

Я кивнул.

— Ну вот, как раз то, что тебе нужно. — С этими словами она выхватила коробку и направилась в кухню: холодильник стоял там.

В первый вечер в вашем доме было ощущение, что меня принимают по высшему разряду. Я — собака и живу в доме у людей. Твой сын, которого с годовалого возраста растила в Симэньтуни твоя мать, за это время ни разу не приезжал домой, и для него, как и для меня, всё было незнакомо и любопытно. Я носился за ним по дому и очень быстро и досконально изучил его устройство.

Дом неплохой. А по сравнению с конурой под стрехой жилища Лань Ляня — просто дворец. Как войдёшь, большая квадратная гостиная, выложенная плитками лайянского [249] Лайян — город в пров. Шаньдун. мрамора, переливающимися и скользкими. Они сразу заворожили твоего сына, он смотрелся в них, как в зеркало. Смотрел в них на себя и я. Потом он принялся кататься на них, как по льду. А я смутно вспомнил ширь Большого канала за деревней, поверхность прозрачного, как зеленоватый нефрит, льда. Сквозь него было видно, как течёт вода и как медленно двигаются рыбки. На красных плитках вырисовалась фигура огромного хряка, и меня охватил ужас: а ну как съест! Я тут же поднял голову и вниз больше не смотрел. Фартук стен вокруг облицован оранжевыми пластинами из бука, стены белые, потолок тоже, бледно-голубые люстры в форме ландышей. Ещё на стене я увидел увеличенную фотографию: лес, зеленоватая гладь пруда, окаймлённая золотистой полоской тюльпанов, и пара лебедей. С восточной стороны — длинный и узкий кабинет с книжным шкафом во всю стену, заставленным разнокалиберными книгами. В углу кровать, рядом письменный стол и стул. Пол из бука покрыт прозрачным лаком. На запад от гостиной — коридор, прямо и направо спальни с кроватями и тоже буковым полом. Позади гостиной — кухня.