Мо Янь - Устал рождаться и умирать

Я-то думал, что этот дикий ублюдок покинет моё жилище каким-нибудь удивительным способом, но он заставил меня испытать жестокое разочарование. Скукожившись, он протиснулся в отверстие между стальными прутьями ограды у входа в загон. Труднее всего было просунуть голову, решётка раскачивалась и гудела. Наконец голова прошла, а за ней, естественно, пролезло и тело. Понятно, так он через ограду и проникает. Это собакам и кошкам присуще протискиваться через дыры — ни одна порядочная, уважающая себя свинья не пойдёт на такое. Раз уж ты свинья, изволь есть и спать, спать и есть, производить навоз для хозяина, нагуливать для него вес, а потом отправляйся к мясникам. Или делай, как я: развлекайся на все лады, пока не заметят и не удивятся. Словом, после того, как Дяо Сяосань протиснулся через решётку, как дворняга паршивая, я уже смотрел на него свысока.

Прошу простить, что до сих пор не поведал о таком великолепном событии как оперативное совещание по свиноводству. К его проведению все члены коммуны в деревне готовились целую неделю; а я рассказу о нём посвящаю целую главу.

Начну со стен свинофермы. Их заново выкрасили белой известью, якобы для дезинфекции, и исписали большими красными иероглифами лозунгов о свиноводстве и о мировой революции. Кто писал лозунга? Ну а кто ещё способен на такое, кроме Цзиньлуна? У нас в Симэньтуни самых талантливых из молодых двое: один — Симэнь Цзиньлун, другой — Мо Янь. Хун Тайюэ про них так говорил: у Цзиньлуна талант делать всё открыто и честно, а у Мо Яня — по-хитрому и скользкими путями. Мо Янь был младше Цзиньлуна на семь лет, и, когда Цзиньлун уже блистал, Мо Янь набирал силу, как толстый побег бамбука, ещё не пробившийся из-под земли. В то время никто не обращал на этого негодника внимания. Урод уродом, ведёт себя странно, постоянно вздор какой-то несёт, не разберёшь. Всем надоел, никто его не жаловал, даже дома дурачком почитали. Старшая сестра как-то даже спросила у матери, тыча ему в лицо: «Мам, а, мам, он и вправду твой сын? Может, его бросили, а отец подобрал, когда собирал навоз за рощей шелковицы?» Старшие братья и сёстры Мо Яня и ростом вышли, и на лицо приятны, не уступают Цзиньлуну, Баофэн, Хучжу и Хэцзо. «Когда я его рожала, — вздыхала мать, — отцу привиделся во сне чертёнок, тащивший за собой большую кисть для письма. Он вошёл к нам в дом и на вопрос, откуда он, ответил, что, мол, из преисподней, служил секретарём у владыки Ло-вана. Пока твой отец размышлял над приснившимся, из внутренних комнат донёсся плач младенца, и вышедшая повитуха радостно сообщила хозяину дома, что его супруга родила мальчика». Думаю, по большей части эту историю его мать придумала, чтобы в деревне к нему получше относились, ведь подобные истории часто встречались в популярных народных сказаниях. Если вы поедете в деревню Симэньтунь — теперь это уже открытая экономическая зона города Фэнхуанчэн, и на месте, где когда-то простирались поля, теперь высятся постройки, не похожие ни на китайские, ни на западные, — там легенда о Мо Яне как о переродившемся секретаре владыки Яньло ещё имеет широкое хождение. Семидесятые годы прошлого века были временем Цзиньлуна, Мо Янь выдвинется на первые роли только через десять лет. А теперь у меня перед глазами Цзиньлун. Готовится к совещанию по свиноводству и с кистью в руке малюет на белой стене лозунги. В синих нарукавниках и белых перчатках. Хучжу из семьи Хуан носит за ним ведро с красной краской, у Хэцзо ведро с жёлтой, и краской несёт далеко вокруг. Раньше лозунги в деревне всегда писали мелом, а на этот раз — краской, потому что в уезде на совещание выделили достаточно средств. Работал Цзиньлун со вкусом, макал большую кисть в красную краску, выводил иероглиф, потом малой кистью и жёлтой краской подрисовывал золотистый контур. Иероглифы так и бросались в глаза, словно помада и тени на напудренном лице красавицы. Стоявшие позади зеваки без конца восхищались его мастерством. Шестая тетушка Ма, близкая подружка У Цюсян и ещё большая распутница, кокетливо вздохнула:

— Ах, братец Цзиньлун, будь я лет на двадцать помоложе, вот уж расстаралась бы, чтобы твоей женой стать. А не женой, так наложницей!

— До тебя и в наложницы очередь не дошла бы! — вставил кто-то.

Та уставилась сияющими глазками на Хучжу и Хэцзо: