Йоханнес Зиммель - Я признаюсь во всём

Наши первые ссоры начались из-за сложившего таким образом положения вещей, из-за этого пролились и первые слезы Маргарет. Она желала мне только добра. А я не хотел ее понять. Она плакала навзрыд, я стыдился и просил прощения, она обещала больше никогда этого не делать, а я подозревал, что она нарушит свое обещание. Я оказался прав. Катастрофа, к которой это в конце концов привело, была следствием ее нарушенного обещания.

Это случилось в 1991 году, весной.

Маргарет как раз была на последних месяцах беременности, когда мы увидели премьеру «Смерть — это женщина». Фильм был основан на идее, которая пришла мне в голову еще в 1938 году. Тогда у меня был заключен прочный, хорошо оплачиваемый контракт с кинокомпанией Уорнеров. Они купили идею и заказали мне сценарий. Это был психоаналитический триллер с главной ролью для Дороти Макгуайр. Когда я отдал сырой сценарий, все были разочарованы. Я не справился. Они были очень вежливы со мной и сразу усадили меня за другой сценарий. Мою рукопись они отдали переработать Доре Томпсону.

Такое часто случается, это прямо-таки правило. Тогда это со мной случилось в первый раз, и мне это было неприятно. Для бедной Маргарет это было светопредставлением. Она не могла этого пережить. Когда я ей об этом сообщил, она забилась в истерике. Она ожесточилась и озлобилась. Она больше не здоровалась с бедным Доре Томпсоном, когда его видела, как будто он мог что-то сделать. Она поносила его в обществе, она рассказывала о нем разные истории. Я думал, что частично ее горе было связано с тем, что тогда ей в первый раз пришло в голову, что я, возможно, действительно самый что ни на есть посредственный писатель и никогда не сделаю карьеру.

Первый показ фильма прошел вечером 23 февраля.

В этот день было очень холодно. Маленькое помещение, где проходил показ, было плохо натоплено и переполнено людьми. Был приглашен весь творческий и технический коллектив фильма, руководство производства, режиссер и лично Джек Уорнер.

Маргарет к этому времени была уже довольно бесформенной, отчего она страдала и чего уже не могли скрыть специально для этих целей купленные платья. Она была неспокойна, раздражена и неуверенна. Она отчаянно улыбалась своей прежней улыбкой Мадонны на все стороны, и от нее не укрылось, что многие люди больше не улыбались ей в ответ.

Потом мы посмотрели фильм. Она толкнула меня и презрительно кашлянула, когда появились титры: «Сценарий: Доре Томпсон, по мотивам повести Джеймса Элроя Чендлера».

— Псст, — я отчаянно сделал ей знак.

— А что! — шикнула он презрительно.

— Маргарет, прошу тебя!

Потом в течение девяноста минут она была спокойна. Спокойна почти до жути, подумал я. Она сидела, сложив руки на животе, и смотрела вперед на мерцающий экран. Ее спокойствие меня настораживало все больше по мере того, как становилось понятно, что фильм был нехорош. Я говорю это не потому, что мой сценарий был отклонен. Фильм действительно был плохой, последующие критические статьи и его прием публикой подтвердили это. Доре Томпсон сделал неудобоваримое, пространное литературное недоразумение из сюжета, основными предпосылками которого были головокружительность, действие и напряжение. Конечно, в тот вечер это абсолютно не имело значения. В мире кино это табу — после показа нового фильма всех его участников поздравляют с мастерским произведением при любых обстоятельствах. Если это табу нарушить, впредь никакие грехи тебе прощены не будут. Я предполагаю, что тогда именно это и явилось причиной — или, по крайней мере, одной из причин — того, почему начались всеобщие поздравления и рукопожатия, когда наконец снова зажегся свет.

Маргарет сидела с белыми губами и не смотрела на меня. Она продолжала сидеть, когда я встал, чтобы принять участие в разговоре, начавшемся вокруг. Ей ее сидение на стуле прощалось, о ее состоянии было всем известно.

Сначала я подошел к Дороти Макгуайер:

— Чудесно, действительно чудесно, Дороти. Я поздравляю вас. Это была ваша лучшая роль.

— Ах, Джимми, как мило, но вы преувеличиваете!

— Нет, действительно, Дороти, я вам клянусь! Вы со мной согласны, мистер Уорнер?

Старый Уорнер медленно кивнул и с улыбкой погладил руку Дороти:

— Да, детка, я чрезвычайно доволен вами.

— Я тоже, Дороти! — Это был Доре Томпсон. Он поцеловал ей руку. — Я в восторге.

— Доре, — сказал я, — это была моя идея, а затем мистер Уорнер дал рукопись вам, но я надеюсь, что вам особенно отрадно будет услышать из моих уст, что вы проделали великолепную работу.