Йоханнес Зиммель - Я признаюсь во всём

Он кивнул и стал ходить по комнате взад-вперед.

— То, что я знаю, я узнал в полиции и из документов мальчика. Кстати, его зовут Мартин.

Его звали Мартин. Ну конечно, должны же его были как-то звать. Почему не Мартин? Мартин — это всего-навсего имя.

— Рассказывайте дальше, доктор, — попросил я.

— Мартин, — сказал он и снова принялся расхаживать по комнате, — сын вашей жены от первого брака. После развода, четыре года назад, мать отдала ребенка в упомянутый мной приют. Иногда она его посещала. Правда, в последнее время очень редко. — Он подошел ко мне и остановился — Господин Франк, — сказал он, — я прошу поверить, что мне не доставляет удовольствия таким образом вторгаться в вашу личную жизнь.

— Зачем же вы это делаете?

Внезапно голос его стал твердым:

— Потому что речь идет не о вас и вашей частной жизни, а о ребенке.

— Рассказывайте дальше, — сказал я.

— Ваша жена регулярно оплачивала счета из приюта, — продолжал он, а я снова перебил его:

— Но как она это делала? Она жила в Германии.

— Счета в Вене оплачивал ее знакомый, некто…

— …инженер Лаутербах, — сказал я.

— Да, откуда вы знаете?

— Я догадываюсь, — пояснил я. Круг замкнулся. Я не был сумасшедшим. Все было просто и логично. — Продолжайте, пожалуйста, — сказал я.

— Когда Мартину исполнилось шесть лет, мать передала право опеки руководству приюта. Мартина отправили в школу. — Доктор Фройнд закурил сигарету и выдохнул облако дыма. — Поймите меня правильно, господин Франк, я излагаю факты и воздерживаюсь от всякой критики по поводу поведения вашей жены, хотя оно тесно связано с тем, что произошло далее.

— Что же произошло?

— Мартина, — сказал доктор Фройнд, — который совсем не знает своего отца, да и мать не очень, через полгода выгнали из школы.

— Но почему?

— Впоследствии его выгнали еще из двух школ, — сообщил доктор Фройнд. — Почему? Потому что он был настоящим маленьким чертенком, так называли его учителя. Он терроризировал весь класс. Он жестоко избивал девочек, ломал чужие вещи. Он был не в состоянии воспринимать учебный материал. Это классический пример патологического ребенка. Руководство приюта направило его ко мне в консультацию. Я, господин Франк, знаю вашего сына уже год. Он приходит ко мне каждый четверг. И я не могу сказать, что мы не установили контакт за этот год. Не могу сказать, что я не пользуюсь его доверием. Если вообще кто-то есть, с кем он с удовольствием разговаривает, с кем он находит какой-то контакт, — то это я. И уже были признаки того, что дела идут на поправку… — доктор Фройнд задумчиво кивал, не обращая внимания на сигарету, которую держал в руке. Он старый человек, вдруг подумал я, я только сейчас понял это. Состарившийся человек, возраст которого был заметен только в моменты слабости, так как в остальное время он скрывался за фасадом силы и спокойствия. — Да, — пробормотал он, — были действительные признаки выздоровления. — Он взглянул прямо на меня, и его возраст ускользнул как дымка, его лицо снова стало молодым. — Поэтому, — продолжал он, — я обрадовался, когда ваша жена пришла ко мне и сообщила, что она снова вышла замуж.

— Ио… — я исправился: — Валери сказала вам об этом?

— Да, господин Франк, она также сказала мне, что вы усыновили ребенка.

— Я усыновил?

— Она предъявила документ, свидетельство, господин Франк, — он внимательно посмотрел на меня. Жгучий интерес к моей личности засветился вдруг в его взгляде. — Это был…

— Это был — что?

— Это был фальшивый документ.

О Иоланта, что же ты наделала! Что же ты была за человек? Ты мертва. Я убил тебя. Но ты все еще продолжаешь жить, я все еще должен принимать во внимание твое существование. Умрешь ли ты когда-нибудь? Что ты еще сделала, о чем я не знаю? Затеряется ли когда-нибудь твой след? Где рассеяны твои остальные тайны, где еще ты наставила ловушек, о которые я буду спотыкаться, в которые еще попаду?

— Это был, — выговорил я с трудом, — подлинный документ — я усыновил мальчика.

— Но вы даже не знали о его существовании.

— Мы мельком об этом говорили, моя жена и я. Я сразу согласился его усыновить. Я подписал формуляр, не взглянув на него…

— И не зная, как зовут ребенка, — он смотрел на меня без видимого удовольствия.

Я не выдержал его взгляда и отвернулся.

— И не имея желания хоть раз взглянуть на своего ребенка, — продолжал он спокойным безжалостным голосом.

Боже, это какое-то безумие. Чем все это кончится? Ситуация была абсолютно безнадежной! Тому, что я рассказывал, не мог поверить ни один человек. Я застонал. С бездумной легкостью было покончено с моими планами, спокойствием, с которым я шел на свои преступления. Кончено, все кончено. Я был калекой, готовым разрыдаться перед этим человеком, которого не знал, который ничего не знал обо мне и который даже не был полицейским. Кончено. Все кончено.