Мэтт Хейг - Люди и Я

Однако пора было начинать лекцию. Кажется, я должен был говорить о чем-то под названием «Неевклидова геометрия». Но мне не хотелось об этом говорить, поэтому я заговорил о футболке студента.

— Изображенная на ней формула называется уравнением Дрейка. Его составили для вычисления вероятности существования развитых цивилизаций в галактике Земли, которую люди зовут галактикой Млечного Пути. (Так люди мирятся с необъятностью космических просторов. Говорят, что они похожи на брызги молока. Подумаешь, пролилось из холодильника. Вытер тряпкой, и все дела.)

Итак, уравнение:

N — количество развитых цивилизаций галактики, с которыми возможно вступление в контакт, R — среднее количество звезд, образующихся в год, — доля звезд с планетарными системами, — среднее количество планет с подходящими для зарождения жизни экосистемами, — доля планет, на которых действительно зародится жизнь, — доля планет, на которых есть жизнь и возможно зарождение разума, — доля тех планет, на которых может зародиться технически развитая цивилизация, способная к контакту. И L — продолжительность коммуникативной фазы.

Астрофизики прикинули и решили, что галактика насчитывает миллионы планет, на которых есть жизнь, а если взять Вселенную в целом, их получится еще больше. И на некоторых должна существовать разумная жизнь с очень высоким уровнем техники. Разумеется, это так. Но люди на этом не остановились. Они пришли к парадоксу. Они сказали: «Постойте, такого не может быть. Если существует столько внеземных цивилизаций, способных контактировать с нами, мы бы знали об этом, потому что они бы контактировали с нами».

— Ну да, все так, — сказал молодой самец в футболке, давшей повод отклониться от плановой темы.

— Нет, — сказал я. — Не так. Потому что в уравнении недостает нескольких членов. Например, должно быть еще…

Я повернулся и написал на доске:

— Доля тех, кому может взбрести в голову посетить Землю или выйти с ней на контакт.

И еще:

— Доля тех, кто так и сделал, но люди этого не заметили.

Вообще-то студентов-математиков не так уж трудно рассмешить. Честно говоря, мне никогда еще не попадалось такой формы жизни, которая настолько отчаянно хотела бы смеяться, — но все равно было приятно. На несколько коротких мгновений мне стало даже очень приятно.

Я ощутил в этих студентах теплоту и, не знаю, нечто вроде прощения или одобрения.

— Но послушайте, — сказал я, — не волнуйтесь. Эти инопланетяне наверху — они не знают, от чего отказываются.

Аплодисменты. (Когда людям что-нибудь по-настоящему нравится, они хлопают в ладоши. Тут нет логики. Но когда они хлопают в вашу честь, это воодушевляет.)

А потом, в конце лекции, женщина с пристальным взглядом подошла ко мне.

Распустившийся цветок.

Она стояла совсем близко. Обычно когда люди разговаривают друг с другом, они стараются оставлять между собой немного воздуха, чтобы дышать и соблюдать этикет, а также в силу клаустрофобических ограничений. Между мной и этой женщиной воздуха почти не оставалось.

— Я звонила, — проговорила она полными губами и голосом, который я уже слышал раньше, — спрашивала о тебе. Но тебя не было дома. Ты получил мое сообщение?

— О. Ах да. Мэгги. Я получил сообщение.

— Ты сегодня был на высоте.

— Спасибо. Решил немного изменить подход.

Она рассмеялась. Смех звучал фальшиво, но что-то в этой фальши меня будоражило.

— Наши первые вторники месяца остаются в силе? — спросила она.

— О да, — проговорил я в полной растерянности. — Первые вторники месяца никуда не деваются.

— Хорошо. — Ее голос нес тепло и угрозу, подобно ветру, гуляющему по нашим южным пустырям. — И знаешь, тот наш неприятный разговор, перед тем твоим ку-ку…

— Ку-ку?

— Ну, накануне твоего приключения в «Корпус Кристи».

— Что я тебе говорил? Просто воспоминания о том вечере у меня немного в тумане.

— О, такое не обсуждают в аудитории.

— Это связано с математикой?