Хосе Сампедро: Река, что нас несет

Все было предрешено, хотя никто не мог знать, почему жизнь распорядилась именно так, а не иначе. Иногда она забавляется тем, что трубит в свой горн по пустякам, а иногда ее течение обходит стороной некоторые события и людей, предоставляя случиться тому, чему суждено случиться. Только спустя долгое время сознаешь, какую роль сыграли те или иные жесты, поступки. Например, та встреча или те шаги, которые должен был сделать Шеннон. Почему так произошло, почему он так поступил? Бессмысленно ломать голову над этим: то была прихоть реки и вместе с тем зов сердца. Да, пожалуй, лишь оно одно всегда ответит на этот вопрос.

Все было предрешено. Они уже ждали в холодных горах — сами того не ведая — появления Шеннона. Ждали именно в этот час: мужчина, послуживший как бы приманкой; женщина, закутанная в черное; и вьючное животное, доставившее их сюда, навстречу его судьбе. А за горизонтом притаилась луна, дожидаясь, когда угаснет день, чтобы раскинуть свои мосты над ночной бездной.

Шеннон держал путь в Саорехас, намереваясь утром перебраться на другой берег Тахо и направиться в Молину.

После тесного Приего и маленьких селений Гуадиелы Вильянуэва-де-Аларкон ее большие дома с балконами, весь этот равнинный край вызывали у него странное чувство, будто он сбился с пути. Но по мере того как он продвигался по бесконечно прямой дороге, натиск горного массива ощущался сильнее, чем среди глубоких расщелин и сведенных судорогой утесов. Плоскогорье безо всяких усилий поднималось каменной глыбой, напоминая до предела натянутую кожу барабана. Даже хвойные деревья и кусты можжевельника редели здесь, давая простор земле, жаждущей высоты. В вышине, гонимые неведомой силой, сталкивались громады пепельных туч. И между этим плоскогорьем и хмурым, зимним небом, словно между пластинами космического конденсатора, неутомимо двигался вперед путник.

Он все еще шагал краем поля, несомненно служившего в войну посадочной площадкой, когда вдалеке заметил маленькую неподвижную группку, вырисовывающуюся на горизонте. Однако она не завладела его вниманием. С тех пор как месяц назад, покинув Италию, он пустился в отчаянное путешествие, желая скрыться от того, что его окружало, он оставался ко всему равнодушным. После окончания войны, когда начались попойки по случаю перемирия, он вдруг увидел в истинном свете то, причастным к чему его сделали: искалеченных детей, лишенных крова женщин, убийц в мундирах, гордых своими бомбами.

С тех пор он шел, ничего не замечая вокруг, словно кукла, движущаяся вниз по наклонной плоскости. Но мужчина с окровавленной повязкой на ноге, лежавший в почти безжизненной позе, заросший щетиной, с перекошенным от боли лицом, заставил его остановиться. А может быть, он остановился потому, что у него возникло странное ощущение, будто эта неподвижная группа вдруг ожила. Он подошел и спросил, что случилось, еще но думая о том, что как-то сможет облегчить человеческое страдание.

Ему не ответили. Ни лежавший мужчина, ни сидевшая подле него женщина, закутанная в темный плед. Шеннон повторил вопрос.

— Бревно, — простонал мужчина. — Бревном ударило!

Шеннон отбросил в сторону свой дорожный посох, скинул на землю вещевой мешок и опустился перед мужчиной на колени. Женщина нагнулась еще ниже. «Но хочет, чтобы я ее видел», — решил Шеннон, закатывая на ноге мужчины штанину в узенькую полоску, так не вязавшуюся со студеной порой, и оголяя рапу. Бревно ударило не сверху, а сбоку, сделал вывод Шеннон, осматривая раздробленную щиколотку. Раненый отвел взгляд от распухшей, бесформенной, посипевшей ноги.

— Мне приходилось видеть и не такое, — сказал Шеннон, желая его подбодрить, а сам подумал, что сумеет лишь слегка прочистить рану и получше перевязать. «Тебе еще повезло», — чуть не прибавил он, словно перед ним был раненый, которому отнимали ногу, надеясь спасти жизнь.

Когда Шеннон кончил обрабатывать рапу, солнце уже село. Ветер стих, и глубокая тишина, воцарившаяся вокруг, еще больше подчеркивала драматизм положения. Слышались лишь чавканье осла да хруст срываемой им травы. Раненый тяжело дышал; женщина по-прежнему сидела неподвижно. Казалось, с ними ничего не произошло. Когда Шеннон посоветовал скорее доставить раненого в больницу или хотя бы к врачу, ни один из них даже но шелохнулся.

— Ему нельзя оставаться здесь, понимаете? — не выдержал Шеннон.

— Он говорит, что устал, — откликнулась наконец женщина; ее голос прозвучал глухо, словно откуда-то из глубины. — Это случилось на реке возле ущелья Вальденарос. Мы хотели добраться до Саорехаса со сплавщиками, но пришлось свернуть в горы.