Симонетта Греджо - Голыми руками

Я помню кассету, которую она записала мне в подарок к шестнадцатилетию — итальянские концерты Баха. Она играла их с закрытыми глазами, руки ее летали над клавишами, как золотые стрекозы в лучах света, шея была склонена, губы приоткрыты — она дышала музыкой. Из-под ее пальцев сыпались каскады дивных звуков, рождались радость и печаль, тоска и надежда, чистое, незамутненное счастье. Она принадлежала к тому разряду людей, которые отдают себя единожды, раз и навсегда, и, дав слово, никогда от него не отступают. Своего рода мадам де Турвель [6] Мадам де Турвель — персонаж романа Шодерло де Лакло “Опасные связи” (1782). , которой легче умереть, чем сойти с выбранного пути. Упрямая, цельная, несгибаемая натура.

Я часто спрашивала себя, откуда в ней эта мудрость, это внутреннее знание того, как надо, эта спокойная уверенность, умение в нужный момент принять нужное решение и никогда не мучиться потом сомнениями, никогда не жалеть о том, что сделано.

Да, людские законы несовершенны, но не так несправедливы, как другие, высшие законы, которые нами всеми правят, но понять и принять которые невозможно. Хочется думать, что хотя я многое потеряла с годами, но все же кое-что приобрела, — да только, боюсь, это не так. Потери и приобретения неравнозначны, равновесия нет, а к Господу Богу с претензиями не ходят.

В какой именно момент начинается умирание? Мама жила музыкой и ради музыки. Однажды она положила руки на клавиши, но играть не смогла, а осталась сидеть, будто в прострации, и на клавиатуру закапали слезы. Потом она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Взгляд ее был прозрачным и чистым — таким, как в далекие времена. Она попросила меня подойти. Я присела около нее на корточки, чтобы заглянуть ей в лицо. Она взяла мои руки и попросила выслушать ее, от начала до конца, не прерывая.

В юности, бывает, загадываешь наперед: кажется, это так просто — умереть, едва только появятся первые признаки распада. Это настолько само собой разумеется, что живешь взахлеб и ни о чем не думаешь.

А признаки старения — от них отмахиваешься. Первый седой волос? — вырвать! Плечо заныло и не проходит? — давний ушиб! А когда говоришь себе наконец, что больше не можешь, — куда девается жизнь? Кто и в какой момент и по какому праву может принять решение?

В наши дни в Голландии и в Бельгии продаются такие коробочки, на бонбоньерки похожи, в них — средство, чтобы красиво уйти из жизни. Стоят эти коробочки недорого, и ваш личный врач может без труда раздобыть вам такую. Эпикур учил не бояться смерти, он говорил: “Когда она пришла, тебя уже нет, а коли ты есть, это значит, что нет ее”. Уйти из жизни до того, как сам себе опостылеешь, — вот, на мой взгляд, самое ответственное из всех возможных решений.

Эммочка моя дорогая!

Пишу тебе на скорую руку, потому что прочел тут в газетах неожиданные вещи — что у тебя неприятности. Похоже, на тебя всех собак спустили, и я очень тебе сочувствую. Если это как-то тебя утешит, хочу тебе сказать, что никогда и ни за что не поверю, что ты могла совершить что-нибудь дурное, ведь я хорошо тебя знаю. И даже если бы выяснилось, что ты убила кого-нибудь, я бы догадался, что на то у тебя были серьезные причины. Кому как не мне знать, что дурное к тебе не липнет. Твой пессимизм, как и мой собственный, в наши дни — это скорее признак духовного здоровья, он не позволяет нам спокойно смотреть, как все естественным путем скользит по наклонной плоскости. Даже сознавая, что это ни к чему не приведет, что это нам только навредит, мы все равно будем действовать, как нам подсказывает совесть. У тебя совесть в высшей степени порядочной женщины. У меня — совесть старого анархиста, любящего показать жизни нос.

Ты знаешь, где меня найти. Если это доставит тебе удовольствие или может каким-нибудь образом оказаться полезным, приезжай. Приезжай в любом случае, потому что я хочу кое с кем тебя познакомить.

Твой старый друг

Тома д’Оревильи.

Это письмо д’Оревильи — из того немногого, что мне удалось спасти. У меня так мало осталось дорогих вещей, в основном воспоминания — но они всегда при мне, точные и ясные, как будто я смотрю отснятый фильм.

Я до сих пор чувствую запах смолы в лесу, по которому мы шли однажды ночью, помню улыбку, не сходившую с уст Джио, помню счастье, которое я испытывала от того, что он рядом, — нечто похожее должен был испытывать мой старый добрый д’Оревильи в те времена, когда мы были вместе: счастье пополам со страхом потери.