Илия Троянов - Собиратель миров

— Ха.

— Ангреци еще большие бездельники.

— Ха.

— Мы не можем кормить сразу двух махараджей.

— Ха.

Из дальнего угла раздался голос Бёртона:

— Как же вы правы.

— Аре баапре, у тебя гость!

— Человек большого ума, из Кашмира. Гость гуруджи.

— Я согласен с вами. Эти ангреци нападают на нас, обкрадывают нас, сидят крепко, как паразиты, ожидая, что мы будем все время кормить их.

— Ты говоришь правду, путешественник. Вы, кашмирские люди, не привыкли к рабству, как мы. С любым паразитом одно и то же. Не важно, сколько мы работаем и сколько мы едим, но пока кто-то сидит на нашей шее, мы остаемся слабыми и беспомощными.

— Именно так и происходит. Но что нам делать?

— Надо защищаться.

— Как же?

— Надо натравить на ангреци тех, у кого есть оружие, кто умеет сражаться. Понимаете, что я имею в виду?

— Сипаи.

— Да. У нас одни мысли. Я это сразу заметил. Мы братья по духу. Как вас зовут?

— Упаничче.

— А ваше имя?

— Имя… да, меня зовут… Рамджи.

— Это честь для меня. Меня зовут Суреш Завери. Вы найдете меня на золотом рынке. Нам следует продолжить разговор.

Когда Бёртон вышел из дома, было поздно. Через несколько шагов навстречу показался фонарщик квартала. С лестницей на плече и кувшином масла в руке. Бёртон с воодушевлением поздоровался. Человек тихо ответил, потом прислонил лестницу к деревянной перекладине и полез к колышку, смазанному дёгтем.

II Aum Kshipraaya namaha I Sarvavighnopashantaye namaha I Aum Ganeshaya namaha II

— Я размышлял. Я думал, как объяснить даже самому глупому ангреци мою истинную ценность. Бёртон-сахиб был шпионом. Не в Бароде. Позднее, когда мы жили в Синдхе. Очень важным шпионом. Одним из важнейших. Знаете, он мог в любое время входить к генералу ангреци. Вел с ним длинные разговоры. И знаете, как до этого дошло? Я сыграл серьезную роль. Вместе с гуруджи. Это мы сделали из него шпиона.

— И ты не стыдишься?

— Я неправильно выразился. Мы не подговаривали его ни к чему плохому. Мы научили его носить нашу одежду, выдавать себя за одного из нас. Гуруджи однажды попросил его об этом. Он одолжил у меня курту.

— Это определенно говорит о доверии.

— Он был так возбужден после посещения гуруджи и его жены. Я был настроен скептически, когда он надевал курту. Я готов был засмеяться, увидев его в этом наряде. Штаны слишком длинные, он выглядел пугалом. Но я упустил из вида кое-что важное. Я знал, что передо мной Бёртон-сахиб. Но я не учитывал, как его воспримут те, кто об этом не знал. Он слегка натер лицо, руки и ноги маслом хны и поехал на тонга в город. Он вернулся после наступления темноты. И был взволнован. Я редко видел его таким взволнованным. Ему хотелось все мне рассказать. Как все приняли его за кашмирца. Как привольно ему было в этой роли. Как он сидел в углу, все слышал и вдруг позабыл, что он вообще-то не из этого мира. Он говорил и говорил, и мне стало ясно, что я неверно оценил его переодевание. Ему надо было лишь выдать себя за гималайца, и он уже выглядел гималайцем. Даже его акцент соответствовал. Он был ровно настолько неверен, чтобы разоблачить в нем гималайца.

— Ты хоть раз в своей жизни слышал кашмирца, говорящего на гуджарати?

— Нет.

— Как же ты можешь утверждать, что его акцент подходил к его костюму?

— Он звучал именно так, как я представлял себе. Спустя несколько дней мы отправились на базар. Он хотел, чтобы я изображал господина, а он — слугу. Он наставлял меня, пока мы собирались, чтобы я не выказывал ему ни малейшего почтения. Мы должны были выглядеть достоверно. Он настоял, что понесет все покупки. Я был спокоен и подыгрывал. Но ему этого не хватило. Он по-английски прошипел мне на ухо, чтобы я его бранил, прилюдно и громко. Я начал поносить его леность. Вначале робко, а потом вошел во вкус. Я ругал его неискренность. Возможно, несколько переборщил. И тут нас окликнул человек, стоящий около ювелирной лавки. Очевидно, он был знаком с Бёртон-сахибом и обратился к нему по имени Упаничче. Похоже, он огорчился, что Бёртон-сахиб оказался слугой. До чего же мы докатились, запричитал он, в нашем Бхарате, что образованные люди вынуждены продаваться изменникам и унижаться перед предателями. И он посмотрел на меня так, словно хотел испепелить взглядом.

— И правда забавно.

— Мне было не до смеха. Потом Бёртон-сахиб на меня разозлился. А ведь я в точности исполнял его пожелания. Он не ожидал встретить того человека. Теперь он не мог больше с ним встретиться, он потерял уважение в глазах этого человека. Как он объяснил бы, что гордый кашмирец прислуживает гуджаратскому торговцу. Тем не менее эта неудача была частью успеха. С этого момента Бёртон-сахиб стал одержим переодеваниями. Он попросил меня привести портного, который снял с него мерки и пошил различную одежду. И для повседневных нужд, и для особых случаев. Дома он носил простую курту, пока она не обтрепалась и кое-где не порвалась. Он приказал не стирать ее. Одежда для любой касты, так он говорил. Придумал себе развлечение — слонялся вокруг полкового клуба, попрошайничая у офицеров, а когда те гнали его прочь, он громогласно взывал к небесам, жалуясь на бессердечие соотечественников.