Исаак Башевис Зингер - Мешуга

Следующий день был солнечным, но не жарким. Макс, Мириам и я завтракали, пока Диди быстро овладевал искусством хождения. Он спотыкался от одного стула к другому, порой бросая на нас взгляд и как будто спрашивая: «Видишь, что я делаю? Видишь, какой я молодец!» Когда он начинал плакать, Мириам подхватывала его, целовала и утешала:

— Ша, Диди, драгоценный мой. Со временем ты всему научишься. Ты станешь большим мальчиком, будешь играть в футбол, пробегать милю за одну минуту.

Макс посадил Диди на колено и подкидывал его вверх и вниз. Он разговаривал с ним на идише, по-английски, по-польски. Он говорил:

— Радуйся, Диди, что ты родился на земле Дяди Сэма, а не в России. Они обзывали бы тебя космополитом, саботажником, шовинистом и написали бы в твоем паспорте слово «еврей».

Диди хватал Макса за бороду и даже пытался засунуть ее в рот, чтобы попробовать на вкус.

Мириам услышала слова Макса и засмеялась.

— Пора идти на прогулку! — объявила она.

Мириам посадила Диди в коляску, и мы отправились в путь. Мы совершили длинную прогулку вокруг озера. Прохожие, большей частью пожилые пары, беженцы из Германии, провожали нас глазами. Мужчины неодобрительно посматривали на нас. Мы разговаривали на идише, но «восточно-еврейский» язык не годился для этих мест в Адирондаке. Это был язык отелей в Кэтскилле. [128] Адирондак, Кэтскилл — горные курортные места в северо-восточных штатах США. В коляске Диди лежала газета «Форвард», на нее смотрели с отвращением. Эти германские беженцы верили в ассимиляцию — их еврейское меньшинство должно было смешаться с большинством, а не обременять себя восточноевропейским Голус. [129] Голус (или Галут, ивр ., букв. «изгнание») — самоназвание еврейской диаспоры; с оттенком презрения. Из карманов пиджаков у этих мужчин торчали номера газеты «Ауфбау». Макс пробормотал:

— Чего они уставились, эти йеким ? [130] Йеким — мн. от йеки ( нем ., букв. «пиджак»); так в Палестине и в Израиле называли евреев, эмигрировавших в 30–40 годы из Германии. Помогла им в Германии их ассимиляция, а?

Они оставались теми же, кем были и раньше, — « йегудим » [131] Йегудим ( арам ., букв. «люди с востока») — евреи, как народ. , чье еврейство заключалось в посещении синагоги на Рош Хашана и Йом Кипур, чтобы послушать проповедь раввина.

А в чем, в конечном счете, заключается суть еврейства Макса — или Мириам, или моего? Мы все оторвались от наших корней. Мы — те, кого Каббала называет «незащищенные души», Пережитки духовной катастрофы. И современные бывшие христиане не многим отличаются от современных бывших евреев.

После прогулки Мириам готовила ленч, Макс и я помогали ей на кухне. В часы между ленчем и обедом Макс спал, Мириам продолжала работу над своей диссертацией, а я писал для газеты «Форвард» и корректировал главы романа. Как-то я услышал, как Мириам сказала:

— Если бы это зависело от меня, лето бы никогда не кончалось, и мы бы оставались тут целую вечность.

По вечерам через день, от восьми до девяти, из Мексики звонила Линн. Разговор был всегда одинаковым: Мириам сообщала, что с Диди все прекрасно, погода хорошая. Линн хвалила Мексику, красивое море, горы, древности ацтеков, примитивные нравы мексиканцев. Линн купила вышитый платок для Мириам, ящичек для сигар Максу. Она попросила рассказать мне о том, что встретила женщину, профессора, которая разыскивала в Центральной Америке следы марранов, [132] Марраны ( исп ., букв. «свиньи») — испанские евреи, принимавшие крещение, чтобы избежать высылки из Испании в конце XV века, но тайно продолжавшие исповедовать и соблюдать обряды иудаизма. тайных евреев, давным-давно спасавшихся там от испанской инквизиции. Эта женщина приехала в Мехико-Сити к евреям из Польши, где закрыли еврейский журнал на идише.

Каждый день Макс уверял нас, что чувствует себя лучше, с удовольствием прогуливается. Но Мириам рассказала мне, что он плохо спит по ночам и что у него кровь в моче.

В тот вечер звонка от Линн не было, и мы удивлялись, что могло с ней случиться. Около одиннадцати часов, когда я пожелал Мириам и Максу спокойной ночи, зазвонил телефон. Мириам схватила трубку, я услышал ее голос:

— Кто это? Вы просите Макса Абердама? Кто его спрашивает?

Кто бы ни был звонивший, у меня не было желания вмешиваться, и я медленно пошел наверх в свою спальню. Было слышно, как Макс разговаривает по телефону. Секрет раскрыт? И кто звонил Максу? Вскоре послышались тяжелые шаги по лестнице. Дверь открылась, на пороге стоял Макс. Он с трудом дышал, глядя на меня большими черными глазами.