Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост

— Не сомневаюсь, — отвечает Серж. — Не сомневаюсь. Но с Филиппом ты приехала сюда сразу после того, как с ним познакомилась. А со мной ты никогда здесь не бывала. Вот о чем я говорю. И ты ни разу не заходила со мной в «Библиотеку» с тех пор, как появился Филипп… но вы в этом не виноваты, в этом никто не виноват. Но, видишь ли, Клод, вчера, например, в крепостной башне ты спросила, помню ли я, почему ты считаешь Ивуар a place of smiling peace. А потом ты вспомнила, что ты говорила об этом не со мной, а с Филиппом — потому что у вас все общее. Это у любящей женщины может быть только с одним мужчиной и никогда с двумя… нечто подобное происходило уже довольно часто…

— О чем ты говоришь, Мотек, о чем?

— О том, что ты о чем-то рассказывала Филиппу или он тебе, а я как бы оставался в стороне и либо ничего об этом не узнавал, либо узнавал случайно, как в крепостной башне. Мне досталась такая роль, нет, она не вами мне отведена, я даже не знаю точно, кем… самой жизнью, что ли. И чем больше доброты и ласки было в вашем отношении ко мне, с тем большей остротой я ощущал, в какой роли я оказался… Вы всегда будете любить друг друга, всегда… так сильно, как только могут любить друг друга мужчина и женщина, и будете со все возрастающей теплотой и предупредительностью относиться ко мне, пока это окончательно не войдет у вас в привычку — к этому все и идет уже сейчас.

— Ну, что прикажешь нам делать, Мотек? — чуть повысила голос Клод. — Мы выбрали для тебя подарки, собрались торжественно отметить твое сорокалетие!..

— Не сомневаюсь, — ответил Серж. — Только ни к чему была эта поездка в Ивуар, хоть и с самыми благими намерениями… Праздники… Подарки… Наверняка замечательные… Разве что пирога, как на мамин день рождения, не испекли…

— Мотек! Это нечестно, неприлично!..

— Я знаю, Клод, я знаю! Представляешь, до чего дошло, если у меня вырываются такие слова… Да, но что меня ожидает в будущем? И вы это понимаете, и я себя больше не обманываю, я не хочу, чтобы все делалось в силу привычки, мне сама мысль об этом ненавистна…

— Ты не можешь взять и уехать! Ты не имеешь права! — восклицает Клод.

— Нет, я должен, — говорит Серж. — Я ведь сказал уже, что не могу больше так жить. И не только не могу — я не хочу больше жить так!

— Но куда ты собрался, Мотек?

— Куда-нибудь… мне все равно, куда… лишь бы подальше отсюда…

Трижды просигналила машина.

— Мое такси, — говорит Серж. Он берет с кровати чемодан и черный плащ. — Будьте живы и здоровы!

Открыв дверь номера, он быстро спускается по лестнице.

— Мотек! — крикнула Клод и побежала за ним следом, а за ней и Филипп. Серж быстро прошел через зал ресторана, где стоял накрытый для торжества стол, и, не оглядываясь, направился к такси. Водитель положил его чемодан в багажник, Серж сел на сиденье впереди. Из отеля выбежали Клод с Филиппом, Клод в своих туфлях на высоких каблуках споткнулась и чуть не упала на влажный булыжник мостовой.

— Мотек, Мотек! — она пытается, размахивая руками, остановить такси, но оно трогается с места, и Клод почти падает, но ее подхватывает Филипп. Потом они оба машут руками вслед удаляющейся машине, несколько секунд они видят еще ее красные задние фары, потом и те пропадают в тумане.

— Весьма сожалею, мадам, — сказал седовласый и худощавый комиссар Жан-Пьер Барро, совершенно безучастно глядя на нее. — Однако, сведения, полученные вами в полиции, полностью соответствуют положению дел.

Очень высокий и очень стройный полицейский чиновник, с которым Филипп познакомился после ареста Кима, когда тот замещал руководителя отдела по борьбе с наркотиками, сидел сейчас в своем кабинете — начальника уголовного розыска. Обстановка и оклеенные зелено-коричневыми обоями стены производили неприятное впечатление. Комната пропахла табаком и средством от комаров и мух, как и все здание полицейского управления, внутреннее устройство которого разительно отличалось от его ослепительного фасада из стекла и бетона.

— Вы были нашей последней надеждой, месье комиссар, — тихо проговорила Клод. Под глазами у нее чернели круги, она не подкрасилась, нервы у нее были на пределе — вот-вот расплачется. Филипп попытался было обнять ее за плечи, но она увернулась, и рука у него как бы повисла в воздухе.

За долгие годы работы в уголовном розыске Барро привык ничему не удивляться: он отлепил от нижней губы погасшую сигарету «голуаз», раздавил ее в пепельнице и сразу закурил новую.