Йоханнес Зиммель - Любовь — последний мост

— Неплохо получилось, да?

«В понедельник, — вспоминал Филипп, — мы с Клод заехали к Давиду Левину, посоветовались с ним, серебряных дел мастером с улицы дю Солель-Левант; а ужинать поехали в «Библиотеку», где нас обслуживал предупредительный бармен Робер, а светловолосый Жорж не играл на этот раз «Pennies from Heaven», и сидели мы не в нише под Генрихом VIII, а в другой, под портретом Альберта Эйнштейна, и пили мы не коктейль «В постели», а виски. Оба мы танцевали с Клод, а Жорж играл мелодии старых песен и тихонько напевал.

Перед дверью дома Клод Серж попрощался, а мы с ней поднялись на лифте к ней».

— Эй, Филипп!

Он вздрогнул.

— Что это с тобой? — спросил Серж. — Леди обратилась к тебе, а ты…

Филипп перевел взгляд на Клод.

— Прошу прощения, я…

— Ничего, — сказала она. — Ничего страшного, Филипп. Я только поинтересовалась, не забыл ли ты свои галстуки.

— Разве я посмел бы? — развел руками Филипп. — Ведь мы решили завтра принарядиться в честь дня рождения Сержа. У меня их целых три, два красных и черный. Только завязывать их я не умею. Не получается у меня, и все тут.

— Ничего, ребята, ваша маман завяжет вам галстуки, — пошутила Клод. — Что бы вы без меня делали?

— Погибли бы, — откликнулся Серж. — Или убили бы друг друга. Сразу, без промедления.

— Нет, повесились бы, — сказал Филипп.

— Или повесили бы — один другого, — поправил его Серж.

— Приятные вещи и слушать приятно, — подытожила Клод.

«Вилль де Женев» пристал в Нионе, потом пересек все Женевское озеро и подошел к пристани в Ивуаре.

— Мадам Фалькон! — выкрикивал человек на набережной в Ивуаре, стоявший под высокой мачтой со светящимися лампочками. — Мадам Фалькон!

Она разглядела в тумане месье Жакье, хозяина отеля «Старинный приют»; рядом с ним стоял его служащий с грузовой тележкой.

— Я здесь! — откликнулась Клод. — Хорошо, что вы приехали за нами, у нас много багажа.

Они поставили на тележку чемоданы, а сверху с особой осторожностью — большую коробку.

У месье Жакье кожа на лице задубела от ветров и была покрыта бесчисленными морщинами. Клод представила его Сержу. Филиппа представлять было незачем, он сюда уже приезжал. А Серж в Ивуаре впервые.

«Вилль де Женев» издал прощальный гудок и осторожно отчалил. Волны бились о берег, и у Клод вырвался крик радости.

— Мой лебедь! — воскликнула она. — Смотрите! Я знала, что он захочет поздороваться со мной.

И действительно, к берегу подплыл лебедь, может быть, тот самый, которому Клод летом, когда они с Филиппом уезжали из Ивуара, сказала:

— Я вернусь!

Он стоит на влажном песке на берегу и смотрит в сторону Клод.

— Здравствуй, мой верный друг! — приветствует его Клод, подходит к нему поближе, и он позволяет ей погладить себя. — Месье Жакье говорит, что этот лебедь — дама, и зовут ее в деревне Джульеттой, а ее постоянного друга зовут Ромео.

— Это самая знаменитая пара пернатых у нас, — объясняет месье Жакье. — Ромео очень пуглив, он стоит вон там, у плакучей ивы, видите? Он почти никогда из воды не выходит, зато Джульетта очень доверчива к людям, которые ей симпатичны. Он никому не позволяет ни погладить себя, ни угостить чем-нибудь, а она, наша красавица, себе в этом не отказывает; из того, что ей перепадает, она половину относит своему супругу. Они будут вместе до смерти одного из них, так у лебедей заведено. Ну, это-то вам известно.

— Малышка Джульетта, — говорит Клод, поглаживая лебедя по шее. — Когда я увидела тебя впервые, я сразу догадалась, что ты будешь верна своему избраннику до самой смерти, потому что ты любишь его; я привезла тебе кое-что вкусненькое, тебе обязательно должно понравиться. — Она достает пакет со свежими листьями салата и кормит Джульетту; оставшиеся листья она бросает в воду, говоря: — А эти для твоего Ромео.

И действительно, Джульетта берет из воды столько листьев, сколько может, и беззвучно скользит по воде к своему супругу, который ждет ее с открытым клювом.

— За остальными она еще вернется! — говорит Клод.

Они проходят ворота, а потом поднимаются по крутой дороге, и теперь игра красок становится еле уловимой, потому что освещенные окна старых домов, где стоят ящики с белыми, красными, синими и желтыми цветами, занавешены клочковатым туманом. Цветами поросли и стены домов, они тянутся к свету изо всех щелей между камнями, из которых сложены стены, и этот туман, то наползающий, а то рассеивающийся, превращает все видимое в некое подобие сна наяву.