Паскаль Киньяр - Тайная жизнь

<���…>

Животные грезят и стоя, и прыгая, и во сне. Животные постоянно пребывают не в какой-то там другой реальности, которой нам не достичь, — они попросту в другом мире (в мире своего голода).

Они на небе: ежегодно они вступают в первый ряд — зодиакальный ряд. (Годовой путь времени — это дорога, по которой Солнце каждый год следует среди звезд.)

Это первая дорога. Это первая линия.

М. согласилась совершить со мной паломничество, которое я задумал в начале зимы 1995 года. Когда мы прибыли в Китай, наша страсть к скитаниям и развившаяся благодаря ей тоска не имели себе равных. Я кашлял без передышки. Тогда я не харкал кровью. Напичканный антибиотиками, я был в великолепном состоянии. Я плавал в этом мире. Превратившись в призрак, то есть став неуязвимым, я прохожу на западе Пекина мимо скорбного жилища Цао Сюэциня [64] Цао Сюэцинь (настоящее имя Цао Чжань) — китайский писатель. О его датах жизни точных сведений нет: одни источники говорят, что он родился в 1715 г., другие — что в 1724-м; годом смерти считают 1762-й или 1764-й. , холодного, грязного, с разбитой стелой, с живым быком и ослом, ложем из замшелых кирпичей. Я прохожу мимо всего того, что меня поразило. Вот и лес провинции Хэнань. Мне сказали, что никто из иностранцев никогда еще в него не заходил, кроме одного японца, университетского преподавателя в период вторжения [65] Речь идет о Японо-китайской войне 1937–1945 гг. , который там и умер.

Мы заблудились в лесу провинции Хэнань.

Мы были в черном лимузине, не годившемся для расползшейся глины здешних дорог, в которой мы то и дело увязали. Из зарослей появлялись нагие крестьяне и приходили нам на помощь. Мы часами двигались по кругу. Шофер, переводчик и М. были бледны и напуганы. Шофер высказал свою просьбу — вернуться в Чженчжоу. Кашляя, я отверг его предложение. Подобно капитану Гаттерасу из иллюстрированной книги с большими картинками, тревожными и серыми, которую мой дед приказал переплести век назад, я склонялся к тому, чтобы неизменно двигаться на север.

Здесь я хочу отчитаться об опыте разрушения чар. Никогда еще никакое переживание не ошарашивало меня так, как это случилось перед могилой Чжуан-цзы [66] Чжуан-цзы (также Чжуан Чжоу — Учитель Чжуан) — знаменитый китайский философ предположительно IV в. до н.э. (ниже Киньяр ошибочно датирует годы жизни философа III в. н.э.). , которую мы искали в лесу в кромешной тьме. Именно в селении Шанцю я понял кое-что о древнеримской тайне. Дальний Восток, упорная замкнутость и независимость сельскохозяйственной империи китайцев, сибирские и синтоистские ритуалы не раз позволяли мне проникнуть в суть охотничьего, а затем аграрного Рима, зажатого между этрусской и пунической властью. Именно в крошечной китайской неолитической деревушке я постиг тайный смысл слова de-siderium .

Прощай, завороженность. Здесь я испытал чувство меланхолического бессилия, которое примешивается к любому желанию. Крайнюю радость этого символического бессилия. Все становится неслиянным.

Суть прощания с желанием.

Буддизм превратил в радость то, из чего наше общество сделало образец для всех печалей, дав этому наименование депрессии. Для всех горестей — почти вплоть до самоистребления. Во всяком случае, до символического суицида (почитаемого на Дальнем Востоке как освободительный экстаз на грани сознания и жизни).

Деполяризация того, кто достиг полюса.

Заблудившись, машина въехала в настоящее селение. Мы направились в йамен. Чиновник корчится от смеха: он говорит, что мы непременно проезжали по лесу через селение Шанцю. Он садится в коричневый джип. Мы снова едем в лес.

День близится к концу.

Снова кабаны и черные свиньи, на поводках или привязанные к деревьям.

Снова глинобитные хижины, деревянные мостики через длинные и глубокие канавы и примыкающие к ним лужи.

Все погружено во тьму. Между верхушками деревьев мы различаем постепенно сгущающиеся тучи на золотисто-желтом небе. Обнаженные мужчины по трое или четверо тянут плуги по редким полянам.

В этом полумраке джип останавливается.

Холмик, прикрытый соломой: это могила моего учителя. Идет дождь. Откуда-то прибегают голые ребятишки, под дождем тянут нас за полы одежды. Старик из местных возвращается с кистью и склянкой с чернилами и протягивает их мне.