Паскаль Киньяр - Тайная жизнь

Дар, которым ребенок владеет навечно, заставляет ребенка вернуть матери дар, полученный от нее. И внезапно в него вливаются силы, и внезапно он начинает говорить.

Symbola в этой сцене — это завороженность и неотения. И то и другое основано на вынашивании, то есть на том, что слышит в утробе младенец, у которого дыхание и голос еще общие с матерью.

Теперь я могу сформулировать аргумент V: весну готовят до-существование и одержимость.

Самые манящие запахи не имеют названия. Невозможность их распознать опьяняет. К чудесному аромату, обволакивающему нас, они неожиданно добавляют загадку своего происхождения. Запах сухих трав не сообщает, с какой лужайки он позаимствован. Аромат приготовляемого кофе зависит от многих зерен. И сочетание этих запахов не дает отличить их один от другого. Между ароматом спелых плодов и перезрелых пролегла не такая уж резкая граница. Запахи, поразившие нас в детстве, невозможно вспомнить, они еще никак не связаны с речью, однако подчас они возвращаются к нам, обернувшись вожделением. Любовь — это прежде всего до безумия любить запах другого.

Мы предположили, что понимаем материнский язык, черпая его в завораживающем нас взгляде, по ту сторону ласк, жидкой и твердой пищи, всего, чем мать нас окружает и питает; в таком случае если мы согласны с аргументом V, гласящим, что именно материнский голос заронил в нас общенародный язык, значит с точки зрения памяти в настоящей любви (в любви-страсти — только не надо путать ее с вожделением, в котором нет ничего личного и которое не ищет личности в том, на кого устремлено) с другим человеком нас связывает именно голос.

Голос, а не черты лица, не внешние свойства, не запах, не социальные отличия, не богатство.

Голос и то, что в нем заключено (слово). Это наше «я» в другом человеке. Голос, разумеется, гораздо больше отмечен признаками пола, чем речь, которую он передает, — речь совершенно лишена половых признаков. Голос пронизан полом даже гораздо больше, чем взгляд, чем завороженность, предшествующая половому акту.

Странно, по-моему, мы можем сказать: если вас трогает чей-то голос — это любовь. (Точно так же, если запах тела возбуждает — это просыпается вожделение.)

Аргумент VI. Любовь отличается от вожделения не только тем, что это разговор между двумя людьми, двумя «я», двумя личностями, который переходит от одной к другой, а не контакт двух тел, которые притягивают и удовлетворяют друг друга; главное различие в том, что другой человек (или его фантом) вошел в нашу плоть и кровь точно так же, как до этого в нас вошел материнский язык.

Аргумент VII. Любовь отличается от сексуальности тем, что узнаёт имя по голосу. Любовь берет, пожирает, подчиняет там, где вожделение дает, ласкает, смотрит. С любовью в нашу жизнь врываются, подчиняя ее себе, целый мир и положение любимого существа в этом мире или хотя бы намек на это положение совсем другого существа в совсем другом мире.

То, что видят глаза, рука может схватить. То, что слышат уши, — пустота.

Видимое глазу возвращается к нам во сне.

Звучащее возвращается в памяти (притом что память — всего лишь слово, более или менее удачное, которым обозначают подчинение языку; obaudientia [56] Повиновение ( лат. ). — это восприятие звучащего слова во влажном, сумрачном мире неродившегося младенца, восприятие материнского языка, не столько выученного, сколько понятого; поэтому сумасшедшие слышат голоса и подчиняются им против собственной воли).

Аргумент VIII. Звать, кричать, молиться (возможно, писать) — это для речи то же самое, что для зрения — видеть сон.

Крошечный ребенок, склоняясь перед жизненной мощью и гигантским ростом матери, автоматически подчиняется воле агрессора. Неудержимо подчиниться воле агрессора — это и есть обучение родному, материнскому языку.

<���…>

Ребенок угадывает малейшее желание матери, которое, по правде говоря, она ему навязывает в упаковке знаков.

Следствие. Важно и то, что, когда учишь родной язык, идентифицируешь себя с агрессором, но затем с его помощью нападаешь на чужих, а чужие — это попросту те, кто не говорит на языке вашей матери. Враги — это те, кто искажает язык, так что их невозможно понять. <���…>

Наша игра зависит от предыдущих партий. Мы целиком зависим от них вначале, на то оно и начало.

Любя, мы от них зависим еще больше.