Хуан Хосе Мильяс - В алфавитном порядке

По крыше машины барабанил дождь, и это помогало им выйти из самоуглубленной задумчивости – особенно когда он сменился градом.

– Словно гвозди заколачивает… – заметил водитель.

После краткого обмена мнениями по поводу атмосферных явлений Тереза явно обрела прежнее спокойствие, словно починила что-то, сломавшееся в клинике. Выскочив из машины перед домом Хулио, опрометью понеслась к подъезду, закрываясь от дождя своей картотекой и беспрестанно хохоча. Он решительно не знал, о чем с ней говорить, и потому начал целовать ее еще в лифте, а она отвечала ему так же непринужденно и естественно, как когда-то Лаура на другой стороне носка или бытия.

Они направились прямо в спальню, продолжая касаться друг друга руками и как бы внушая самим себе, что ждали этой минуты всю жизнь, однако Тереза, едва лишь увидев Лаурину блузку, небрежно брошенную в ногах кровати, внутренне напряглась, словно почуяла что-то странное, хоть и не смогла бы определить, что именно.

– Мне надо позвонить… – сказала она. – Сказать, по какому номеру меня можно будет найти в случае срочной необходимости…

Хулио заметил, что страх, который испытывает Тереза, сродни тому, каким томилась девушка из социологической службы, пока не узнала, что у него есть семья. И он показал на телефон, стоящий на ночном столике, и продиктовал свой номер. Вслед за тем убрал с кровати женину блузку и спрятал ее в шкаф, а дверцу оставил открытой, чтобы виден был ансамбль из кожаной юбки и черного свитера тонкой шерсти. Тереза в это время давала инструкции секретарше, изо всех сил стараясь, чтобы это звучало правдоподобно, однако Хулио отчетливо понял, что ни с кем она не говорила.

Никто из двоих даже не попытался восстановить прежнюю атмосферу. Без воодушевления разделись (когда Тереза стягивала с себя платье, от трения о трусики, встревожив Хулио, полетели искры) и исполнили быстрый, безрадостный и механический номер.

– Я всегда думал, что адюльтер – это что-то другое, – сказал он под конец, высвобождаясь и укладываясь рядом.

– Что именно?

– Что-то такое, что ближе к смерти, что-то более достойное потребления и изучения. А я ничему не научился.

– Вот спасибо на добром слове.

– Ты тут ни при чем.

Это было не то, чего он искал, хотя и знал: то, как он вел себя, понравится ей. Ибо женщины увлекались им, лишь когда чувствовали, как трудно ему взаимодействовать с реальностью, и пытались найти средство помочь. Хулио вылез из постели и как был, нагишом, чувствуя, как холодит пол подошвы, подошел к окну, взглянул на улицу. Она была какая-то неприбранная, неопрятная, словно дождь поднял, встряхнул, взболтал частицы грязи, пребывавшие до тех пор в состоянии покоя на кузовах машин, на фасадах домов. Несколько мгновений Хулио воображал, что к его босым ступням, отражаясь в них как в зеркале, прикасается пара других.

– Ты не единственный мужчина на свете с такими проблемами. Ну чего стоишь там, иди сюда, – сказала она.

Хулио взглянул на часы и нырнул под простыни. Если не затягивать, он еще успеет в редакцию и поработает на славу до вечера, чтобы не омрачать трудовые отношения (он именно так и сказал – трудовые отношения – и раза два повертел эти слова во рту, прежде чем отправить в желудок).

– Почему ты так искренна со мной? – спросил он.

– Я могла бы задать тебе тот же вопрос.

– Я первый спросил.

– Потому что ты увидел, как я уродлива, хоть и пользуюсь успехом.

Хулио до сих пор не случалось рассматривать ситуацию в таком аспекте.

– А ты разве уродлива? – спросил он удивленно.

Тереза одарила его поцелуем и рассмеялась:

– Уродлива и невидима: одно компенсирует другое. Я когда-то поклялась, что пересплю со всеми, кто способен будет увидеть меня, а ты увидел сразу же. Потому и не ломалась. Теперь ты знаешь.

Хулио попросил растолковать подоходчивей, почему она считает, что невидима, и Тереза рассказала, что в детстве одна учительница практиковала такой вид наказания: все одноклассники проходили мимо, не видя ее, что называется, в упор, не слыша, когда она к ним обращалась, и словно бы ее вовсе не существовало. Поначалу она бунтовала и делала все, чтобы привлечь к себе, но потом, когда подросла и убедилась, насколько уродлива, стала думать, что, может быть, даже и к лучшему, что ее никто не видит, и выросла таким вот бестелесным и нематериальным существом. Позже, уже когда стала совсем взрослой, решила, что будет отдаваться каждому, кто ее заметит.