СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Третьего дня он удивил Мефодия новой книгой, написанной теми буквами, которые Константин создал в самом начале. Они были очень близки к греческому письму, дополненному новыми знаками, отвечающими славяно-болгарской речи.

По мнению Мефодия, эта азбука могла бы сделать полезное дело, если бы их послали в Болгарию. Так же думал и Константин, однако он приостановил работу над нею: она была слишком похожа на греческую и потому могла не понравиться болгарам, породить сомнения в честных намерениях братьев. Вторая азбука, созданная Константином, была красивее и оригинальнее, но труднее для изучения и письма. Этой азбукой уже было написано несколько переведенных книг, однако любовь к первой не умирала. Сейчас, глядя на книгу, переписанную Климентом, Мефодий вспомнил свой тогдашний разговор с братом.

Константин вздохнул:

— И все же первая лучше!

— Чем? — спросил Мефодий.

— Видишь ли, за Хемом пишут по-гречески, а потому азбука, основанная на греческом письме и дополненная некоторыми близкими к нему знаками, позволила бы легче воспринимать и запоминать ханские указы, чем наша новая...

— Тогда давай откажемся.

— Поздно. Да и я стал терять надежду, что нас направят в Болгарию: кое-кому из знати это невыгодно...

Теперь Мефодий снова решил при первом удобном случае поговорить об этом с братом.

Константин вернулся в приподнятом настроении. Пока ехал сюда, многое обдумал. Сначала хотел взять с собой Климента и Марина, но потом отказался от этого: пришлось бы приостановить переводы и переписывание книг, а хазарам новая азбука вряд ли будет необходима. Ведь они трудились для своих единокровных братьев, а, насколько он знал, в Хазарии боролись за приоритет иудейская, христианская и магометанская религии. Сразу после своего возвращения он разыскал в монастырской библиотеке среди древних книг Пятикнижие Моисея, чтобы восстановить в памяти знание древнееврейского языка, полученное еще в Солуни. Философ слышал когда-то, что самаритянский список сильно отличается от списка Пятикнижия, который он держал сейчас в руках. Сам язык самаритян отличался от языков других иудейских племен — самаритяне избегали контактов с ними. Когда Константин ездил к сарацинам, он брал с собой Ветхий завет в списке иудейского ученого Акилы. Акила принял учение Христа, но потом отрекся от него. Чтобы помочь иудеям в спорах с христианами при толковании Ветхого завета, Акила перевел его буква в букву, но именно поэтому некоторые места остались неясными. Во всех диспутах иудеи пользовались переводом Акилы. В длинные ночи отшельничества Константин не раз внимательно читал этот перевод. В нем было немало ошибок, которые могли бы оказаться ему полезными. Будто кто-то умышленно водил рукой Акилы! Например, фразу в греческом тексте «И пусть мой бог поселится среди нас» Акила перевел: «И пусть мой бог вселится в наши утробы», хотя греческий текст был весьма далек от идеи перевоплощения Христа. Это можно использовать в споре. Философ по опыту знал, что диспуты обычно ведутся вокруг святой Троицы и появления помазанника на свет божий из чрева девицы. Иудеи отрицали приход мессии, говоря, что Иисус еще не появился и что, следовательно, вера в него обманчива и неистинна. Константин не раз доказывал истинность учения Христа и надеялся, что и теперь не ударит в грязь лицом. Во время диспута он преображался, чувствуя, как его охватывает сильное внутреннее волнение, как некий голос свыше подсказывает ему цитаты и сильные стороны текста, помогая одолеть противника. Он считал это проявлением божьей справедливости, вдохновляющей его на победу. В остальном, в жизни, философ чувствовал и вел себя, как все люди с их заботами и тревогами... Подготовка к отъезду шла в лихорадочном темпе» но братья все еще не решили, как быть с Климентом и Марином. Опасения Константина, что, если они также поедут к хазарам, здесь погаснет очаг познания, зажженный с таким трудом, взяли верх. Они решили их оставить, дав им обширный перечень книг для переводов и переписывания. Перед дорогой Константин взял с юношей клятву: если что-нибудь случится с братьями в далеких землях, они продолжат дело, пока не посеют семена просвещения в душах славян. На том и простились. Утром братья должны были выехать в Константинополь. В последнюю минуту в дверь постучал какой-то бродяга. Философ открыл неохотно: в келье было не убрано. Тот вошел, поклонился я сунул ему в руку тоненький свиток, очевидно, хранившийся внутри посоха. Философ удивленно посмотрел на запыленного странника, но тот кивнул ему: читай! Иоанн умолял братьев плыть морем: «Во имя всевышнего заклинаю — послушайся меня! Я желаю только добра тебе и Мефодию. Твой Иоанн».