СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Варда прожужжал василевсу уши, пока не убедил его, что нет более яростного врага государства, чем патриарх. В этой мерзкой игре большая роль отводилась Фотию: он был подставным лицом, которое должно было подтвердить ложные обвинения — и все ради обещанного патриаршего престола. По церковным канонам, Фотия невозможно было сделать патриархом; невозможного, однако, в Византии не существует, особенно если за спиной у тебя всесильный Варда. Все же, будучи ученым человеком, знающим церковные догмы, Фотий не питал иллюзий, что когда-нибудь сядет на этот престол, и выступал против патриарха только из боязни прогневить кесаря.

Фотий был начальником императорской канцелярии, хранил тайные бумаги и, кроме того, был командиром маглавитов, но в действительности маглавитами распоряжался сам Варда — с ним советовались обо всем, прежде чем пойти к Фотию. В последнее время особенным уважением и довернем кесаря пользовался стратиг Адрианополя; предав логофета, он предал еще четырех друнгариев, которые также погибли на южной стене, и никто не услышал их последнего крика.

Дорогая услуга требовала дорогой платы. Кесарь долго думал, чем заплатить стратигу — доверием или смертью. Вмешательство Фотия склонило чашу весов к доверию. Довод асикрита был прост: если люди узнают, что стратига убили, конец доносам — все отпрянут в ужасе. Внушая Варде уважение к сочувствующим, Фотий тем самым оберегал и себя — бог ведает, что придет кесарю в голову завтра? Того и гляди, принесет в жертву его, Фотия, и глазом не моргнет. Жестокость Варды страшила его. Фотий ни с кем не делился этими опасениями. Лишь вечерами за высокими стенами дома он осмеливался вести мысленный диалог со своими страхами. Они таились среди книг и шелестели голосом сухого пергамента:

«Тебе не кажется, что ты слишком далеко зашел?»

Фотий оглядывался и спешил ответить, но его ответ был весьма неясен:

«Разве может человек сам определить это?»

«Не хитри! — шелестели опасения. — Ты достаточно умен, чтобы соблюсти меру...»

«У каждого времени своя мера», — пытался увильнуть асикрит.

«Время и мера зависят от людей!»

«Ну в чем моя вина, если я попал в доверие к людям, которыми владеет одна только страсть — быть над всеми?»

«Разве ты не можешь уйти от них?»

«Поздно. Меня сразу объявят врагом...»

«Пожалуй, ты прав...» — И голос сомнения растерянно умолкал, запутавшись в собственных вопросах. Заколдованный круг замыкался, третьего пути не было. Или с Вардой, или с патриархом. Но по всему было видно, что Игнатий проиграл, именно Фотию предстояло возложить терновый венец на его седую голову... Варда поручил ему поближе познакомиться с церковными иерархами, тайно побеседовать с врагами Игнатия, щедро обещая всяческие блага. Низшие хотели возвыситься, епископы хотели подумать, прежде чем решить. Сначала выведывали, кто согласился, потом умолкали, потом опять начинали рассматривать положение со всех сторон, не переставая спрашивать:

— А как свергнете?

— А папа знает?

— А собор будет?

Все волнения сводились к одному — кто будет патриархом. Каждый ведь считал себя самым достойным! Фотий не давал окончательного ответа на последний вопрос и так хитро запутывал очередного епископа, что тому казалось: не столько хотят понять, будет ли он голосовать против Игнатия, сколько получить его согласие на восшествие.

Ловкая игра Фотия в конце концов стала тревожить его самого... Никто на них не догадывался о тайных намерениях Фотия: церковный канон был строгим, а Фотий не был духовным лицом. Долго надо было бы ждать ему престола, если соблюдать догмы. И даже, допустим, станет он патриархом — что скажет на это папа римский? Фотий хорошо понимал желание папы Николая играть главенствующую роль в делах церкви, это было записано в документах Вселенского церковного собора в Средеце.

Как назло, папа поддерживал прекрасные отношения с патриархом. Придется сменить патриарха без ведома римского первосвященника, значит, надо будет подготовиться к острой борьбе. Фотий чувствовал себя достаточно сведущим в богословии, чтобы выиграть, но не хотел обманывать себя, будто его слово весит в среде духовенства больше, чем слово Николая. Эта затея грозила бесконечными распрями и серьезными последствиями для обеих церквей. Римская церковь считала себя матерью всех остальных. Первый настоятель римской епископской кафедры, святой Петр, открыл католическому духовенству путь к первенству. Католики сплошь и рядом цитировали слова Христа, обращенные к апостолу Петру: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою.., и дам тебе ключи от царствия небесного...», полагая, что именно они и есть единственные обладатели ключей от врат небесных. Изворотливый ум Фотия был в состоянии доказать неправомерность этого утверждения, но вряд ли его слова произведут достаточно сильное впечатление на духовенство и на мирян. Борьбы не избежать, дорога к престолу патриарха чревата такими осложнениями, что лучше пока не думать обо всем этом.