СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Климент с товарищами встретил рассвет на краю какого-то села. Расположенное в низине, оно утопало в тумане — едва видны были лишь несколько крыш. Путники подождали, пока взойдет бледное солнце. Вскоре они повстречали пастуха, который гнал стадо коров на пастбище. Разговорились. Пастух был добрым человеком, он сказал, что его хозяин — сторонник славянских просветителей, дал несчастным хлеба и посоветовал им дождаться вечера за околицей. Когда стемнело, появился хозяин с одеждой. Одевшись во что пришлось, они осторожно прошли к нему в дом. Три дня прожили в покое и тепле. Ангеларий заметно окреп, перестал сплевывать кровь. Хозяин был рад, что оказал помощь мученикам. Он относился к ним с почтительным уважением. Вечерами допоздна обсуждал с ними дальнейший путь. Селение лежало на берегу большой реки, и хозяин послал слугу в приречный лес срубить деревья покрепче и построить плот. Все это делалось втайне от чужих глаз. На следующий день ученики Мефодия должны были незаметно уйти и уплыть по реке. Но когда все сидели за ужином, неожиданно вернулся из города единственный сын хозяина. Он был удивлен присутствием незнакомых людей. Поняв, кто они, сын побледнел, вышел во двор и позвал отца. И Климент услышал, как сын говорит;

— Если они узнают, они сожгут наш дом, Чтобы не случилось зла, надо будет рано утром сообщить им...

Кому он хотел сообщить, Климент не знал, но, судя по всему, сын не желал им добра. Вскоре они вернулись в дом, но отец был озабоченный и грустный. Тогда Ангеларий долгим взглядом посмотрел на молодого человека и, прикоснувшись пальцами к его лбу, усыпил его.

Хозяин ничего не заметил, но рано утром, когда он хотел разбудить сына, тот не просыпался и лежал как мертвец. В доме поднялся шум. Мать плакала, отец ходил сам не свой, ему не хотелось верить, что с единственным сыном случилось самое худшее. После обеда, не в силах сдержать себя, он с горечью стал обвинять в беде гостей, назвав их колдунами и врагами единого бога. Он решил, что господь покарал его за то, что он оказал гостеприимство этим людям, грешным перед богом. Он уже хотел собственными руками связать их и передать в руки врагов, но Климент сумел убедить его в их добрых чувствах. Когда старик успокоился, Климент сказал:

— Ты ошибаешься, думая, что мы виновны в смерти твоего сына. Мы уверены, что ради нас господь вернет ему жизнь.

Когда их молитвы заглушили плач матери, Ангеларий наклонился над парнем, и, к великому изумлению всех, тот открыл глаза...

Тогда хозяин упал на колени и стал просить прощения за слова, которыми обидел гостей. Климент видел радость и раскаяние на его лице и чувствовал себя виноватым в том, что он и его друзья причинили ему столько хлопот и тревог. Вечером трое гостей простились с добрым человеком и пошли к реке, туда, где их ждал плот. С трудом спустив его на воду, они поплыли вниз по течению.

Гроза надвинулась неожиданно, раскаты грома гулко грохотали по небу, как топот копыт целого табуна, сбившегося с пути на бешеном скаку. За далекими холмами, непрерывно наплывая, клубились черные тучи, а между тучами и холмами возникло какое-то странное серебристо-металлическое свечение. Деревья на гребне холмов походили на хищные руки, которые стараются поймать и задержать тучи. Дикий свист вихря в ветвях заполнил всю долину и заставил сердце кавхана Петра сжаться от недоброго предчувствия и опасения за судьбу созревших хлебов. Лишь бы не выпал град! Тучи были черные, и это его немного успокаивало.

Кавхан скакал на гнедом коне в белых «носках» и время от времени оглядывался на свою маленькую свиту. Все припали к шеям лошадей, чтобы не сорвало ветром.

— Остановимся, а? — крикнул кавхан, но его слова утонули в шуме бури.

Доскакали до большого утеса. Здесь ветра не было. Кавхан соскочил с коня и, взяв его под уздцы, оперся спиной о скалу; то же самое сделали и остальные. Во всполохах молний Овечская крепость, возвышавшаяся на горе, была похожа на человека, который шлет проклятия небесным силам. Виднелись только две башни у ворот, а может, была всего одна и она раздваивалась при вспышках молний. Кавхан, который много раз бывал в крепости, теперь спрашивал себя, сколько башен на самом деле — одна или две? Час назад они покинули цитадель, увозя с собой недоброе чувство к ее таркану. Он стал большим приятелем Расате-Владимира и часто выезжал с ним в лес на охоту, а рабы рассказывали об их пьяных гульбищах и о женщинах, которые под покровом темноты приходили неизвестно откуда. Эти женщины потом неделями не уходили из крепости, и их разнузданный смех тревожил селение внизу, где люди, порой мучительно борясь с собой, старались жить, не нарушая новых законов и предписании. А они были строгими и суровыми. «У кого есть жена, и он блудит с рабынею, то надо поймать распутницу, и князь этой страны должен изгнать ее и продать в другую страну, а деньги за нее раздать бедным. Прелюбодей должен по божьему закону быть отдален от людей и семь лет обязан соблюдать пост: два года он не имеет права входить в церковь во время литургии, а должен стоять снаружи; еще два года он может быть в церкви только до чтения святого Евангелия, а в остальное время пусть стоит снаружи: следующие два он может слушать литургию только до «Верую в единого бога» и лишь на седьмой год получает право слушать всю литургию, но еще не может есть скоромного. Все семь лет он должен есть только хлеб и пить воду!» Еще строже был закон для неженатых мужчин: закон обязывал их заплатить тридцать солидов рабыне и ее хозяину и поститься в течение шести лет, а если мужчина был беден, то у него отнимали все имущество и отдавали хозяину рабыни. Эти законы должны соблюдаться всеми, если князь и его приближенные хотят, чтобы их подданные и рабы верили им. И разве справедливым князем будет тот, у кого существуют две различные мерки, для подданных?