СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

Довольная собой, Евдокия положила руку на голову Василия. Он погладил ее бархатную кожу и закрыл глаза. Он не сомневался, что Евдокии известен его путь к престолу, но за все это время она ничем не выдала себя: встречала мужа с неизменной улыбкой, принимала на себя заботы о воспитании сыновей. Теперь, когда исчезла необходимость угождать Михаилу, он решил не пренебрегать ею, однако бремя забот о государстве оказалось столь тяжелым, что Василий скоро почувствовал сильную усталость. Хорошо еще, грамотные и умные сыновья пришли на помощь... Василий погладил обнаженные плечи жены и по привычке притянул ее к себе. Она отклонилась, но это только раздразнило его.

Была глубокая ночь, когда Василий отодвинулся на свою половину ложа. В окне виднелись редкие звезды, и Василий не смог заснуть, пока они не растаяли в свете зари.

Мефодий возвращался из Рима с неопределенными впечатлениями. Славянский язык не был для них приемлем.

Они предпочитали ему даже греческий, но Мефодий и ученики посвятили свою жизнь славянскому...

Архиепископ поднял голову и огляделся. Один Семизиси, придворный Святополка, был верхом на коне, остальные члены посольства ехали в каретах. Вихинг сидел в глубокой задумчивости, и его угрюмое птичье лицо не предвещало ничего хорошего. Пока они были в Риме, Вихинг обошел друзей, чтобы они помогли ему попасть к паве. Иоанн VIII принял его, но не во всем поверил ему. Прежде чем посольство получило аудиенцию у святого отца. Мефодий дал римской курии объяснения по выдвинутым против него обвинениям. Вопросов было немного, а тот, кто их задавал, был весьма учтив. Слава и возраст Мефодия внушали почтение. Его белая борода сияла, словно горные снега, однако огонь в умных глазах уравновешивал холод, порожденный мыслью о вечных снегах. Его взгляд, молодой и ясный, не мог быть неискренним, коварным. Мефодия обвиняли в том, что вопреки повелению покойного папы Адриана он правит службу на славянском языке и преследует священников, проповедующих на латыни. Обвинители не смогли назвать ни одного пострадавшего от Мефодия, не считая немецких духовных лиц, изгнанных князем Моравии за различные прегрешения; они то и утверждали, будто он не соблюдает каноны церковного богослужения. Было и еще несколько явно несостоятельных обвинений. Мефодий спокойно и достойно опроверг все. Он не оправдывался, он просто рассказал о своих мытарствах и о просветительской и духовной работе во имя всевышнего. Вся его жизнь мученика сама по себе была гневным обвинением против обвинителей. Именно те, кто искал темные пятна в деяниях Мефодия, два с половиной года держали его в темницах. Германрик Пассавский приказал привязать его к позорному столбу перед церковью святого Иеронима, стегать бичом из конских волос и держать босым, с непокрытой головой на солнце, в дождь и непогоду до тех пор, пока не сгниет ряса. Но бог все видит! Архиепископ поднял указующий перст, широкий рукав черной рясы скользнул вниз, и все увидели шрамы от щипцов и раскаленного железа. Первым опустил глава Иоанн VIII, не желая смотреть на злодеяния своих людей. Благо мучители Мефодия вместе с Людовиком Немецким отправились на тот свет, иначе папа не знал бы, как поступить с ними. Правда, он когда-то предал их анафеме, но теперь ему стало ясно: одного этого едва ли было достаточно. Иоанн VIII закрыл заседание Святого синода. Мефодий был оправдан. В скором принятии решения был и еще один мотив: папа надеялся на Мефодия. Надеялся использовать его в переговорах с Василием. В последовавшей за оправданием беседе святой отец подсказал Мефодию, что неплохо было бы поехать в Константинополь и напомнить византийскому императору об обещанной помощи в борьбе с сарацинами. Это предложение обрадовало Мефодия. Он давно хотел лопасть в Царьград и в монастырь святого Полихрона. Во-вторых, сейчас подходящее время поехать туда через Болгарию и встретиться с князем Борисом-Михаилом.

Последней идеей он поделился с папой, тот разволновался и благословил намерения архиепископа. У Иоанна VIII была причина проявить доброту и щедрость. Хорошая весть пришла вместе с моравским епископом: глава посольства Семизиси передал папе просьбу своего правителя, который хотел быть вассалом Рима, а не немецких королей, Папа Иоанн VIII согласился с большой радостью: в его подчинение переходило сильное государство, способное помочь в борьбе против сарацин, налеты которых стали кровоточащей раной. Из духовного правителя он постепенно превращался в светского дипломата, в воина и проклинал всех князьков, царьков, графов и маркграфов, расплодившихся на землях вчера еще единых, могущественных государств. На кого можно было теперь опереться? Он не надеялся даже на франков! Карл Лысый все еще никак не мог решиться прийти к нему на помощь, будучи напуган церковными раздорами в королевстве. Чтобы усилить свое влияние во франкских землях, папа с согласия Карла Лысого рукоположил примасом Галлии и Германии Анзегиза Зенского, но ничего этим не добился, кроме гнева Гинкмара Реймского. Иоанн VIII мысленно сравнивал себя с орлом в клетке: он силен, храбр, мог бы справиться с любым врагом, но прутья клетки мешают ему. Разобщенность и несговорчивость правителей были его клеткой. Сквозь прутья он видел, как против него плетется заговор, но не мог этому противодействовать: не на кого было опереться, кроме брата Себастьяна. А в последнее время и тот стал чего-то побаиваться...