СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

В свое время она стояла в стороне от дел Варды, не знала, что и от кого он получает, что и кому дает. Все казалось ей легким и радужным, как игра света на павлиньем хвосте. Ее интересовало одно: когда кесарь вернется, захочет ли он ее или нет. Лишь когда тревога Варды за свою жизнь стала гнетуще явной и она начала видеть ее отражение на усталом от бессонных ночей лице, Ирина приблизилась к пониманию старой истины: жизнь — это непрерывная борьба. Кесарь защищал себя и ее. Он старался предвидеть все преграды на пути, а теперь ей надо самой обнаруживать и преодолевать их, чтобы остаться здоровой и почитаемой, уважаемой и достойной уважения. Постепенно Ирина осознала, что такая красавица, как она, может жить легче, чем любая другая женщина. В ее присутствии мужчины становились до глупости любезными, забывали о своих интересах, переставали вести счет деньгам. Разве она могла бы приобрести этот дом, если бы это было не так? Наследник одного из пап счел желание бывшей снохи кесаря Византии снять у него дом такой честью для себя, что просто растаял от любезности... Ирину его щедрость удивила. Но позже ей стала понятна его хитрость. Благодаря ей вновь заговорили о его старинном роде, даже новый папа, по ее сведениям, заинтересовался и ею, и ее хозяевами. Об этом сообщил Ирине Аргирис, бывший ученик Константина, с которым Ирина познакомилась на богослужении в церкви Санта Мария Маджоре. Аргирис был в Риме в качестве представителя патриарха Игнатия и старался восстановить связи между Восточной и Западной церквами. Ирина не знала, насколько это удавалось ему. Но, судя по уклончивым ответам, не все было в порядке. Он сердился на папу за вмешательство в религиозные дела болгар, однако даже в его гневе сквозила змеиная хитрость, и было трудно понять, на чьей он стороне. Ирина неоднократно пыталась навести его на разговор о Константинополе, о тех, кто выгнал ее, и всякий раз Аргирис пропускал это мимо ушей. Но он никогда не забывал сказать о поручениях солнцеликого императора. Вначале до нее не доходил смысл этих слов, ибо она продолжала считать императором Михаила, но, когда Аргирис упомянул имя Василия, Ирина содрогнулась и едва сдержала себя, чтобы не выгнать Аргириса из дома. Перед глазами возник телохранитель Варды, пугавший ее своим невыразительным, мертвенно-бледным лицом.

Кесарь уволил его по настоянию Ирины, но если б она могла знать, сколько он натворит бед, то заставила бы Варду просто прикончить Василия.

Аргирис, почувствовав, что чем-то раздосадовал Ирину, тотчас же переменил тему. Желая обрадовать ее, он сказал, что о ней говорили у папы Адриана. В разговоре принимал участие и зальцбургский архиепископ Адальвин. Она захотела узнать подробности, однако Аргирис извинился — он спешит, зайдет как-нибудь в другой раз. Одно, мол, ясно: они живо интересуются ею и ее судьбой.

Это было сразу после прибытия Константина и Мефодия в Вечный город. Ирине и в голову не приходило, что Адриан так встретит братьев. Вся улица была забита народом. Легаты непрестанно сновали туда-сюда. Папская конная гвардия расчищала путь. Ирина, не желая толкаться в толпе, смотрела на все с балкона. Укрывшись за вечнозеленым плющом, она вглядывалась в толпу, туда, откуда должен был прийти тот, кто столько лет продолжал жить в ее душе. Любила ли она его? Утверждать это она не могла. Ирина знала: все, что касалось его, было еще дорого ей, однако не было уже чистоты страсти и желания найти его даже в глуши монастыря. В первые дни в Риме она мысленно все время была с ним. Он был ее внутренней опорой, Ирина открывала его всюду, даже в голосе папы Адриана, но с тех пор, как вокруг нее стали увиваться новые поклонники и старая слава бывшей кесаревой снохи начала выводить ее из неизвестности, образ Константина потускнел и отдалился. И если бы не было его неожиданного появления в Вечном городе и встречи, затмившей встречи коронованных особ, она вряд ли почувствовала бы необходимость воскресить былое. В ней вновь заговорила женская суетность, желание связать свое имя с именем Философа, человека, который взбудоражил сонную леность папского города. И Ирина достигла своего. Первым пустил об этом слух Аргирис. Молва постепенно ширилась и разрасталась, так что возникла фантастическая небылица о еще более фантастической любви.

Когда братья вошли в Рим, они ни о чем не подозревали. Константин шел во главе процессии с мощами Климента Римского, за ним Мефодий с книгой на славянском языке, а дальше шагали ученики, запыленные, с блестящими глазами, и каждый о чем-то думал. С высоты балкона Ирина видела, как Философ время от времени поднимает мощи, благословляя людей, и она почувствовала, что тот образ, который когда-то волновал ее, постепенно снова завладевает ее душой. Человек, шедший внизу, был ослабшим, потемневшим от долгого пути и солнца. Холеная борода изрядно поседела. Раз, когда он обернулся к толпе, Ирина сумела уловить синеву его глаз и потом долго стояла, глядя на его удаляющуюся спину; она уже хотела войти в комнату, как запели известную ей молитву во славу Климента Римского, и она осталась на балконе. Ирина не раз слушала эту молитву в церквах и училищах Константинополя и при этом всегда чувствовала, что в ней плачет его душа. Ей казалось, Константин не о святом написал молитву, а о своей душе, навеки загубленной, исторгнутой из мира, молодой и жаждущей любви. Теперь молитва ворвалась в ее сердце со своей первоначальной силой, и она поняла, как страстно мечтала тогда о чем-то недостижимом. Папа никогда не встретил бы с таким шумом и почестями ее Варду, хотя перед ним дрожала целая страна. Кесарь не мог войти завоевателем в город божьего наместника, а Константин, преподаватель Магнавры, славянин, которым она так глупо пренебрегла, шагал теперь по красивейшей улице Рима, в конце которой его ждал святой апостолик, окруженный семью епископами и сонмом высших священнослужителей! И ради кого вышел на улицу божий наместник? Ради того самого Константина, который когда-то с глубоким юным волнением преподнес ей стихи и жадно ловил каждый ее жест. До чего разными оказались представления о величии и славе. В то время она искала славу в кругах знатных и сильных, а он — в мудрости и правде жизни. Выходит, он был прав... Ирина ушла с балкона. Одна древняя пословица всегда успокаивала ее, и Ирина часто ее повторяла: где вода была, там будет опять... Но она понимала, что к данному случаю это не подходит: чистая вода золотоносного родника нашла другое направление и прошла очень длинный путь, а потому вряд ли может снова течь там, где совсем недолго текла раньше. Она понимала: единственно возможную пользу ей еще удастся извлечь, только предав гласности их старую дружбу. Нет ничего плохого в том, если к своей славе она прибавит и славу Философа, а его самого сделает более интересным и загадочным. В пользе для себя Ирина не сомневалась. Яркий свет, падающий на Константина, бросил бы один из своих лучей и на нее, а это придало бы дополнительный блеск женщине, которая не прошла незамеченной в жизни такого человека, как Константин.