Рэй Брэдбери - Дзен в искусстве написания книг

Я отправил три рассказа в три разных журнала, во вторую неделю августа 1945 года. 20 августа один рассказ приняли в «Charm», 21 августа второй рассказ взяли в «Mademoiselle», а 22 августа, в мой двадцать пятый день рождения, третий рассказ купил «Collier’s». В общей сложности мне заплатили тысячу долларов, что соответствует десяти тысячам по нынешним временам.

Я разбогател. Ну, или был так близок к этому, что совершенно ошалел. Разумеется, это был переломный момент в моей жизни, и я поспешил написать редакторам всех трех журналов и раскрыть свое настоящее имя.

Все три рассказа вошли в список «Лучших американских рассказов 1946 года», а на следующий год один из них вошел в сборник победителей литературной премии имени О’Генри под редакцией Хершела Брикелла.

На эти деньги я съездил в Мексику, в Гуанахуато, где катакомбы с мумиями. Это место так меня потрясло и ужаснуло, что я едва дождался, когда мы уедем из Мексики. Мне снились кошмары, будто я умер и обречен оставаться навечно в сумрачных залах мертвых вместе с этими закрепленными на подпорках и проволоке телами. Мне нужно было избыть этот ужас немедленно, и я написал рассказ «Следующий». Тот редкий случай, когда впечатления выплеснулись на бумагу почти мгновенно.

Но хватит о Мексике. Как насчет Ирландии?

Я написал немало ирландских рассказов, потому что, прожив полгода в Дублине, я понял, что у большинства ирландцев, с которыми мне приходилось встречаться, есть самые разные способы как-то справляться с этим ужасным чудовищем по имени Действительность. Можно атаковать его в лоб, на что решится не каждый, можно обойти его по широкой дуге, толкнуть его в бок, сплясать для него, сочинить песню, написать сказку, заговорить ему зубы, наполнить фляжку. Да, это стереотипы, расхожие представления об ирландцах, но все они правдивы, невзирая на их отвратную погоду и никудышных политиков.

Я узнал каждого дублинского нищего: и тех, кто стоит у моста О’Коннела, с их маньячными шарманками, перемалывающими не столько мелодии, сколько кофе, и тех, кто делит единственного ребенка на все племя промокших до нитки попрошаек, так что этого младенца можно увидеть утром на Графтон-стрит, в обед — у отеля «Роял Хайберниан», а в полночь — у реки. Но я понятия не имел, что когда-нибудь стану о них писать. Пока однажды ночью меня не обуяло желание выть и рыдать от ярости, оно подняло меня на дыбы и заставило написать «Отпрыска Макгиллахи», рассказ, родившийся из ужасной догадки и завываний бредущего под дождем, просящего подаяния призрака, которого следовало упокоить. Я посетил несколько древних сгоревших поместий крупных ирландских землевладельцев и узнал историю одного намечавшегося поджога, который так и не состоялся, и написал «Поджог по-ирландски». «Спринт до начала гимна» — еще одно ирландское впечатление, оформившееся в рассказ много лет спустя, когда одним дождливым вечером мне вдруг вспомнилось, как мы с женой бессчетное число раз устремлялись к выходу в дублинских кинотеатрах, расталкивая стариков и детей, лишь бы успеть выбраться из зала до того, как начнут играть национальный гимн.

Но как именно я стал писателем? Начиная со знакомства с мистером Электрико, я писал по тысяче слов в день. На протяжении десяти лет я сочинял, как минимум, один рассказ в неделю, почему-то догадываясь, что однажды настанет день, когда я все-таки перестану себе мешать, и все станет получаться само собой.

Этот день настал в 1942 году, когда я написал «Озеро». Десять лет я все делал неправильно, но из этих десяти неправильных лет вдруг родилась правильная идея, правильное место действия, правильные персонажи, правильный день, правильное время для творчества. Я написал этот рассказ, сидя с пишущей машинкой на лужайке перед домом. Все было готово буквально за час, волосы у меня на затылке стояли дыбом, и слезы текли из глаз в три ручья. Я понял, что впервые в жизни написал по-настоящему хорошую вещь.

Все это время, когда мне было двадцать с небольшим, я жил по следующему расписанию. В понедельник, с утра пораньше, я делал первый набросок нового рассказа. Во вторник я его правил. В среду правил опять. В четверг правил снова. В пятницу выправлял еще раз. В субботу, с полуденной почтой, я отправлял в Нью-Йорк шестой, и окончательный, вариант. А в воскресенье? В этот день я обдумывал все безумные идеи, дравшиеся за мое внимание. Ждавшие своего часа на запертом чердаке, теперь, после «Озера», они уже не сомневались, что совсем скоро я выпущу их на свободу.