Тони закончил свое выступление. В зале зажегся свет, и тут же толпа ревом принялась выражать восторг.
Жюль снова появился на кухне, где я доедал свое филе по-нью-йоркски.
— Джеки, там кое-кто хочет с тобой поговорить.
Какой-то поклонник желает со мной поболтать? У кого не найдется на это минутки?
Жюль повел меня из кухни в зрительный зал. По пути я наслушался всяких похвал, сыпавшихся на меня из-за столиков справа и слева: «Отличное шоу, малыш». «Настоящий динамит, Джеки». «Потрясающе! Я просто катался». Создалось такое впечатление, будто весь клуб поразил какой-то вирус под названием «Полюби Джеки!». Проходя по залу, я подумал, нельзя ли заплатить русским, чтобы те запустили этот вирус в водопровод.
По тому, какой курс взял Жюль, я сразу понял, что мы идем в кабинет. В кабинет слева от сцены, где сидел тот хохотун.
В кабинете — самом просторном во всем клубе — находилось шестеро: трое мужчин и их подруги — крашеные блондинки, вероятно, из тех, кто оделяет своей дружбой на почасовой основе и с кем прощаются, потрепав их по щечке и положив деньги на ночной столик перед тем, как выскользнуть в утреннюю мглу.
Жюль быстро представил нас:
— Фрэнк, Джеки Манн.
Мужчина, сидевший в центре кабинета, кивнул мне. Он был мясистым, но не толстым. Скорее плотным. Мордастый. Одет он был как щеголь — шелковый костюм, шелковая рубашка, шелковый галстук, — но в остальном выглядел совершенно заурядно. За исключением носа. Его нос — целая отдельная история. Нос этот был огромен, он занимал бо́льшую часть лица. Он не был крючковатым или остроконечным — он вырастал прямо между глаз, дугой выпирал вперед, а опускался над самой губой. Дуга. Да, только этим словом можно, пожалуй, описать его нос. Дуга.
Этот человек, Фрэнк, сказал:
— Приятно познакомиться, Джеки. — Голос у него оказался довольно высоким и звучал чуть сдавленно, как будто он говорил со мной через пылесосную кишку. Мне показалось забавным, что у такого крепкого на вид человека — такой тонкий, одышливый голосок. — А знаешь, ты уморительный парнишка.
Парнишка. Мне это не понравилось. Но я никак не показал своей реакции.
Жюль сделался словоохотливым:
— Конечно уморительный. Иначе бы я его не нанял. Я чуть живот не надорвал, слушая этого малого, а я ведь всех их переслушал. Всех, Фрэнк. Помнишь, как-то раз у нас тут выступали Мартин с Льюисом, и Льюис…
— Эй, почему бы тебе не пойти на кухню и не проверить, хорошо ли разбавили выпивку? — проскрипел Фрэнк.
Жюль исчез, не сказав больше ни слова.
Может, голосу этого типа и не хватало басистости, зато властности было хоть отбавляй. Он говорил — люди слушали. Я сделал мысленную зарубку, отмечая такое почтение окружающих: не мешает перенять.
Все вокруг — парочки, дружеские компании за столиками, — все вдруг перестали обращать внимание друг на друга и умолкли, чтобы не пропустить ни одного слова из моего разговора с этим Фрэнком. Все начисто забыли о том, что я и даже Тони творили на сцене. То, что происходит сейчас, — вот настоящее представление.
Фрэнк поинтересовался:
— Как там — про то, что твой старик не пьяница… — Он силился вспомнить слова.
Один из его спутников, сидевших тут же за столом, торопливо — совсем как комнатная собачка, которая торопится поднести хозяину газету, — подсказал:
— Он говорил: его отец не пьяница, потому что он может запросто лежать на полу и ни за что не держаться.
Фрэнка снова одолел приступ неудержимо-удушливого смеха, как будто он услышал эту шутку в первый раз.
Другие мужчины тоже засмеялись.
Девушки просто улыбнулись.
— Откуда ты узнал такой прикол? — спросил Фрэнк.
— Это не прикол, сэр. Это чистая правда. Мой отец превратил умение напиваться в целую науку, — ответил я очень серьезно.
Фрэнк и его дружки снова расхохотались.
— Если бы питье превратили в олимпийский вид спорта, мой отец точно получил бы золотую медаль. Джесс Оуэнс [33] Джесс Оуэнс (1913–1981) — знаменитый американский легкоатлет. На Олимпийских играх 1936 г. в Берлине этот чернокожий спортсмен опроверг гитлеровскую расовую теорию, завоевав 4 золотые медали.
среди бухарей… конечно, если ему не придется бежать по прямой.
Фрэнк — тут его лицо из красного сделалось синим — замахал на меня рукой: мол, перестань, а то я задохнусь.
Его приятели принялись делать то же самое. Топали ногами, стучали по столу, чтобы показать Фрэнку, что им тоже до колик смешно слушать меня.
Читать дальше