Джон Ридли - Путь к славе, или Разговоры с Манном

— Что именно?

— То, как ты это сформулировал. Не что хочешь быть смешным, что хочешь стать самым лучшим комиком. А что хочешь стать знаменитым.

— Да. — Ни тени смущения. Ни тени стыда. — Я хочу стать знаменитым.

Сид кивнул. Не стал высказывать своих суждений. Он просто спросил — чего я хочу, а я ответил. Видимо, его устраивал любой ответ — лишь бы честный.

Мы еще немного поговорили о деле. Сид снова сообщил, что у него на примете есть несколько заведений, куда он может меня устроить, и несколько клубов для гастролей, сказал, что, по его мнению, они здорово помогут мне в работе над моей программой — а он очень рассчитывал, что я буду работать над своей программой. Он не потерпит никакой лени, не потерпит, чтобы я как попугай повторял чужие шутки. Ему нужен был такой артист, который будет трудиться так же усердно, как он сам.

Я согласился с тем, что он говорил.

Потом он рассказал мне о нескольких исполнителях, чьими делами он занимался. Некоторые имена я слышал раньше — эти люди работали в клубах Виллиджа. Большинство имен я слышал впервые. Видимо, Сид таким образом давал мне понять, не говоря этого напрямую, что он — далеко не Король Развлечений.

Нет. Конечно нет. Зато он — единственный импресарио во всем Нью-Йорке, кто пожелал иметь со мной дело. Поэтому, когда он во второй раз стал спрашивать меня, точно ли я хочу с ним работать, я прервал его так же, как и в первый раз, ответив:

— Да.

Мы еще минутку посидели.

Я спросил:

— Ну что теперь делаем?

Сид протянул мне руку. Я пожал ее.

Он сказал:

— Беремся за работу.

Жизнь моя наладилась. Я еще не прославился. Конечно нет. Но когда я начал работать с Сидом, все пошло гораздо лучше, чем было раньше. Сид, как и обещал, устроил нас с Фрэн в несколько клубов. Очень скоро Театр на Четырнадцатой улице отошел для нас в прошлое. Он сделал нам полицейские удостоверения. Удостоверения для работы в кабаре. Нам полагалось их иметь еще тогда, когда мы работали в театре, но их у нас не было. В те времена по закону нельзя было работать в клубе, или кабаре, или еще в каком-нибудь заведении, где продается выпивка, не имея такой карточки. А получить ее можно было в нью-йоркском отделении полиции. Идея была в том, что копы, контролируя выдачу карточек, не допускали до работы в клубах подонков. Подонком, согласно указу, считался «всякий, осужденный за преступление или любое нарушение закона». Подонком оказывался и «всякий, кто является либо притворяется гомосексуалистом или лесбиянкой». Даже в Нью-Йорке, где чернокожие ущемлялись в правах, геи были совсем бесправны. Перед лицом закона они ничем не отличались от преступников, были ничем не лучше их. Мне было за что благодарить судьбу: ведь день-деньской, и день за днем, мне приходилось тревожиться лишь из-за того, что я — черномазый.

Мы с Фрэн получили карточки, получили заказы, получили работу. Одни клубы больше подходили Фрэн, другие — мне. Она выступала в «Сент-Реджис», в «Дрейк-Рум»… в помпезных местах. Я работал в центре города, в кафе и погребках Виллиджа. Это положило конец нашим с Фрэн дружеским шатаниям. Но что хорошо, я работал теперь в тех самых клубах, куда еще месяц назад мог попасть, лишь если бы встал в очередь и выложил за вход свои зеленые, как и любой другой лопух с улицы. Теперь лопухи с улицы платили за то, чтобы посмотреть на меня. Теперь я трудился на тех же сценах, что Сад и Китт, Николс и Мэй. Да, трудился-то я на тех же сценах, только по-прежнему в предрассветные часы. Для меня изменилось к лучшему место — но не время. А над своей программой я работал.

Сид, когда ему позволяло время, сам присутствовал на выступлениях, наблюдал, делал заметки. После представлений мы вместе съедали очень поздний ужин (или очень ранний завтрак) и Сид делился со мной соображениями: какая шутка хороша, какая не очень, не пустить ли ее ближе к началу или концу, а может, вообще выкинуть. Мне нравилось, что Сиду все это интересно, что я для него не просто статья дохода. Но больше всего мне нравилось то, что впервые кто-то еще, помимо обдолбанного чурбана, начал играть отцовскую роль в моей жизни.

Когда оставалось время, мы с Фрэн встречались и болтали о том о сем, как идут наши дела, кого из знаменитостей мы видели вблизи. Фрэн сразила меня молодой Барброй Стрейзанд.

Это была особенность клубного существования: когда проходил угар первых недель работы, когда оставались лишь поздние ночи и жалкие гроши заработка, когда до тебя наконец доходило, что ты — всего лишь очередной охотник за удачей в большом городе, где полчища людей стремятся песнями, танцами или анекдотами пробиться к лучшей жизни, — то и тогда все еще остается место для сюрпризов: кто мелькнет среди публики, какая прославившаяся знаменитость заглянет в зал на твой номер. В те годы в Нью-Йорке, где звезды рождались в самой городской гуще, всегда имелось место для сюрпризов.