Джон Ридли - Путь к славе, или Разговоры с Манном

Так.

И в этот момент я по-настоящему познал самого себя: оказывается, ради своего спасения, если до этого дойдет дело, если надо… если надо, то я способен и убивать.

В этом не было ничего странного. Если начистоту: оказавшись прижатым к стенке, с ножом к горлу, кто не пойдет на убийство ради спасения собственной жизни?

Странным было другое: меня утешила эта мысль. У меня восстановилось нормальное дыхание. Сердце перестало колотиться. Заглянув на дно своей души, я не испугался. У меня перестало болеть нутро, я больше себя не боялся. Поняв, на что же я способен, я почувствовал освобождение.

«Лонгчэмпс» был настоящим храмом еды. Отличной еды. Бифштекс по-домашнему с картофелем, высокой горкой наваленным вам на тарелку. «Лонгчэмпс» — ресторан на углу Мэдисон и 59-й авеню, куда ходила набивать желудки только фешенебельная публика. В «Лонгчэмпс» я пригласил пообедать Сида. Я ел лангет по-нью-йоркски, а Сид потчевался грудинкой. Я предложил ему заказывать все, чего душа пожелает, — я угощал. Он выбрал свинину на ребрышках. За салатом мы поболтали о фильме, который оба недавно видели, затем о том, полетим ли мы когда-нибудь на Луну, и о том, как мы терпеть не можем босанову. Мы оба говорили очень много, отчаянно пытаясь заполнить звуками тишину, которая — мы это ощущали — в противном случае рисковала превратиться в неестественно гробовое молчание.

Покончив с салатом, Сид отодвинул тарелку в сторону. Обведя глазами зал, заметил:

— Отличный ресторан, вкусная еда. Ты за все платишь. По какому случаю? Чем я все это заслужил?

— Ты много для меня сделал, Сид. Ты сам это знаешь. Если бы не ты, я до сих пор выступал бы с пятиминутными номерами между стриптизершами.

Он пожал плечами:

— Сомневаюсь, но благодарю.

Сид взял вилку со своей тарелки, повертел ее, хорошенько оглядел, потом положил на место.

— Приговоренному к казни устраивают пир.

— Сид…

— Я большой мальчик, Джеки. Я много лет играю в эту игру. Конечно, я все это ценю, но тебе не надо ходить вокруг да около.

Ладно. Раз хочет прямоты — буду говорить прямо, мне же легче.

— Ты знаешь Чета Розена?

Сид кивнул и сказал:

— Я думал, они тебя гораздо раньше сманят.

— Я хочу, чтобы ты знал, если…

— Да. Я знаю: если бы не я… Ты всегда будешь мне благодарен за все, что я сделал… Но это же бизнес, правильно? Рано или поздно это бы случилось.

Мне послышалась насмешка в его голосе. Мне не понравилось, как прозвучала эта насмешка. Я решил выложить все:

— Он может устроить мне Салливана.

— Опять двадцать пять. Выступишь в шоу Салливана — и больше никаких забот у тебя не будет. Все двери распахнутся, и ты станешь повелителем Голливуда.

— Я же обращался к тебе, Сид. Я обращался к тебе с этим, а ты не пожелал этим заниматься.

— Да нет! Дело не в том, что я не…

— Я вначале обращался к тебе, а ты не захотел этим заниматься.

— Ты не готов.

— Боже, пожалуйста, только давай не будем опять.

Сид перегнулся через стол, крепко схватил меня за запястье, заставил меня поглядеть ему в глаза.

— Ты все еще растешь как исполнитель, Джеки. Да, хочешь верь, хочешь нет, сколько бы ты лет ни выступал, ты все еще продолжаешь расти. Ты хороший артист, а со временем станешь еще лучше. Лучше, увереннее… Та программа, та, которую ты написал в Сан-Франциско…

Я вырвал у него свою руку:

— Мне осточертело ждать. Всякий раз, как мне кажется, у меня что-то хорошо получается, я вижу, как оно тает… Всякий раз, как мне кажется, что я достиг успеха, все разваливается на куски. Хватит. Этого шанса я не упущу. Я не… Господи, у Фрэн уже свое шоу!

— Может, оставишь в покое Фрэн? Хватит сравнивать себя с…

— Когда, по-твоему, я буду готов? А? Я был готов уже в ту пору, как впервые встал на четвереньки вычищать чужую грязь за грошовую плату. Я был готов уже тогда, когда кто-то впервые ударил меня так, что я упал на пол. Я был готов уже в тот день, когда услышал: «Ниггер, ступай», и «Ниггер, принеси», и «Ниггер, почему бы тебе не шутить посмешнее, а, ниггер?» Я всю жизнь был готов. Готов выйти на улицу, отправиться в путь, уступить место…

— Готов на все, любой ценой.

Моему воображению живо представилась такая картина: Дайтон Спунер лежит, распластанный на тротуаре, и струйки крови паутиной растекаются вокруг его тела.

— Да. Да. Чтобы меня уважали. Чтобы со мной обращались как с человеком. Я же никогда этого не видел, Сид. Ни от отца, ни от так называемых друзей…