Майкл Каннингем - Снежная королева

Эндрю и Стелла ждут их на Земляничной поляне. Тесно прижавшись друг к дружке, они сидят на скамейке у круглой мозаики. Они похожи на нищих молодых путешественников, не отчаявшихся и не сломленных (пока), но уже ощутивших первую усталость от странствий; как раз вошедших в ту пору, когда, пусть и едва заметно, в душах начинает сгущаться беспомощность; еще не одержимых желанием обрести цель пути, но с недавних пор задумывающихся о ней и пораженных этим – они-то надеялись конец проскочить, навеки остаться скитальцами, которым хватает для счастья выпросить мелочи у прохожих, поживиться в мусорных баках и изредка с комфортом переночевать в зале ожидания какого-нибудь автовокзала.

Эндрю и Стелла сейчас как двое юных любовников, которые только-только – к их грустному изумлению – начали осознавать, что материнские звонки ( детка, уже поздно, пора домой ) перестали быть досадной помехой, какой всегда до сих пор были; что вместо упрека они – чего обоим меньше всего на свете хотелось – слышат в них любовь и нежность; что материнские голоса, материнская тревога обретают непреодолимую силу притяжения.

Эндрю со Стеллой о чем-то негромко, но увлеченно разговаривали и не заметили, как подошли Баррет и Сэм.

– Привет, – окликает их Баррет.

Эндрю оглядывается и во весь рот улыбается Баррету.

– Привет, привет, – говорит он.

Что такое, Эндрю постарел? Нет, этого не может быть.

Баррет виделся с ним несколько месяцев назад. Лицом он по-прежнему мраморное изваяние из музея. Но какая-то перемена все-таки намечается. Не теплится ли под безупречной кожей пока еще не видная глазу гниль? Не обещает ли раньше срока сделать из Эндрю развалину? Или это просто так кажется в потемках?

Стелла понимающе улыбается Баррету, словно с трудом сдерживая смех. Она могла бы быть дочерью мечтательной юной богини, умудрившейся каким-то образом понести от сокола. В ней много птичьего – не умильного, а резкого и порывистого. В ее миниатюрном сложении, в молочно-бледных тонких руках и длинной гибкой шее – выверенная молниеносность хищника. Она маленькая, но никак не хрупкая.

Эндрю вскакивает на ноги и в своей обычной манере победителя на высоте плеча протягивает Баррету раскрытую ладонь; Баррет ее пожимает. Точно так же он протягивает руку Сэму, с которым однажды случайно виделся на Орчард-стрит.

– Здравствуй, Эндрю, – говорит Сэм.

Стелла остается сидеть. Баррет подходит к ней, на что она явно и рассчитывала.

– Привет, Стелла, – говорит он.

Она пронзает его своим соколиным взглядом. В нем нет угрозы – ну или почти что нет, – Баррет для нее не добыча. Но при этом она дает понять, что смотрит на него и вообще на все со своей огромной высоты, откуда тень кролика ей видна так же ясно, как люди видят огни приближающегося поезда.

– Привет, Баррет, – говорит она.

Звонкий, по-девичьи нагловатый голос плохо сочетается с ее обликом. Из тела хищной птицы к нему обращается девушка, по-видимому, довольно простодушная и незлая. Кто знает, какая она на самом деле?

На правах хозяина этой таинственной вечеринки для своих Эндрю говорит:

– Спасибо, ребята, что пришли.

– Прекрасный вечер, – говорит Баррет. – И один из последних. Слышите глухой рокот? Это зима. Она всего в миле от нас.

– Ага, точно, – говорит Эндрю.

Мысли Баррета занимает Сэм, который стоит молча и, скорее всего, недоумевает, что он тут делает и как его сюда занесло.

– Что ж, – говорит Баррет. – Может быть, пойдем куда-нибудь, выпьем?

– Мы по барам не ходим, – отзывается Стелла.

– Как знаете, – говорит Баррет. – А хотите, мы с Сэмом сходим купим бутылочку вина.

– Мы не пьем, – говорит Стелла.

– И кстати, правильно. Пить вредно. Вот я, например, пью – и посмотрите, во что превратилась моя жизнь.

Стелла вперилась в него внимательным хищным взглядом, как если бы он говорил на полном серьезе. Похоже, что, как и Эндрю, она не понимает ни шуток, ни иронии – в местности, откуда она родом, этот язык не в ходу.

Баррет взглядом обещает Сэму вытащить его отсюда, как только это будет в человеческих силах.

Не обращаясь к Баррету, а скорее просто в его направлении, Стелла произносит негромко:

– Ты увидишь нечто чудесное.

Баррет оборачивается к ней. Он ощущает сейчас зыбкость ее материальной природы – заключается она не в утонченности и хрупкости, а в том, что Стелла чуть-чуть просвечивает, как будто плоть ее состоит из материи более податливой, более уязвимой для ссадин и шрамов, чем у большинства людей; как будто она недостаточно тщательно представила в уме свое физическое обличье.