Екатерина Завершнева - Сомнамбула

Все золото города находилось в храме. Из него собирались выплавить огромную рыбину и спустить ее в море, но желающих работать с раскаленным металлом не нашлось. Только судьи и сборщики налогов исправно выполняли свои обязанности, пересчитывая мнимые деньги и разрешая несуществующие конфликты. Согласно новому законодательству, одним из самых тяжких преступлений считались слезы и болтовня; плачущий единодушно осуждался за растрату общего достояния.

Молодые мерли как мухи. Легче всего приходилось старикам, высохшие тела которых позволяли обходиться без воды по двое-трое суток. Они присматривали за жилищами. Брошенный дом быстро заселяли любопытные существа, которые бродили по комнатам и принимали вид понравившихся им предметов. Нежить встречалась и на улицах. В западной части города, оставленной еще прошлым летом, можно было встретить девушку с одной половинкой лица или стаю гигантских ворон, а следы на песке заполнялись радужной маслянистой жидкостью, медленно испаряющейся и наполняющей улицы зловонием. Потерянные дома ежедневно закрашивались на плане города; мертвая волна подкатывала к сердцу и втыкала в него копья перечеркнутых улиц.

Жрецы не покидали храма, они ждали Вопроса. Ответ был давно готов и умещался в одном слове.

В тот день все оставшиеся в живых собрались в храме и заперли двери. Идти было некуда, надеяться не на что. Когда Вопрос наконец прозвучал, люди не поверили своим ушам и некоторое время молчали. Потом раздался рев нескольких сотен голосов, снаружи им ответили раскаты грома. Брызнули цветные стекла, засочились стены, под крышу скользнули облака, забили хвостами змеи, разрываемые водой изнутри; песок сжимался, уходил вниз, превращаясь в морское дно, увлекая за собой постройки с колониями нелепых существ. Море стремительно наступало, люди бежали к воде, бросались в нее совершенно счастливыми и выныривали где-то на краю грозы, куда не проникает ни ветер, ни громогласный хохот богов.

Он лично наблюдал за каждым этапом строительства.

Каменщики давно привыкли к тому, что он расхаживает, хлопая мантией, под навесными люльками, пробует пальцем цемент и шумно интересуется назначением опорных конструкций, как бы испытывая будущую акустику купола. Наместник разглядывал скелет потолочных перекрытий, полукруглую сетку, похожую на перевернутое гнездо. С волосами, белыми от каменной пыли, он выходил наружу, на площадь, чтобы увидеть, насколько выросла за день внешняя стена. Иногда ему поручали поднести известки, приняв сверху за своего. При других обстоятельствах это была верная смерть, но теперь он, пожалуй, мог бы подтащить ведро к лесам, однако вовремя вспоминал о том, кто он такой, и просто поднимал голову вверх. Говорящий наказан и впредь будет внимательней, если его на месте не задушит страх.

Ему казалось, что мастера веселы сверх меры и работают с прохладцей, перебрасываясь шутками, которые злили его, потому что были смешными. Живописца он тоже недолюбливал за то, что тот, повиснув вниз головой на лесах, не отвечал на расспросы, зажимая в зубах испачканные голубым кисти. «Разве вы не понимаете, — бормотал наместник, меряя шагами недостроенный портик, — что вы — всего лишь орудие. И я тоже орудие. Я — мыслящий инструмент. Я здесь для того, чтобы спасти этот проклятый город и всех вас, вместе взятых». Он остановился и одернул себя. Спасись для начала сам.

Сегодня он видел странный сон. Тяжелые хлопья снега падали на крыши домов, сияло солнце, миндальные деревья в цвету роняли белые лепестки на снег, на месте центральной площади появилось круглое озеро, по нему плавали пустые лодки, а на дне пульсировал голубой ключ, разветвляясь на подводные рукава.

Наместник никогда не вступал в разговоры о древнем поселении, о его странных обитателях и их внезапной гибели. Изображение города на старинных картах напоминало человеческое тело, распростертое на столе анатомического театра; каждой постройке соответствовал некий орган, улицам — артерии и вены, женский и мужской храмы замещали правое и левое сердце, и только там, где по мнению первого анатома должна находиться душа, не удалось обнаружить ничего, кроме множества маленьких сосудов, запечатанных сургучом. Специальным указом он запретил их вскрывать, распорядился вывезти за пределы государства и потопить все до одного, но горожане продолжали рассуждать о проклятом месте, о подземных храмах, о светящихся дисках и крестах, появляющихся на закате. Он делал вид, что слушает, но представлял себе водоросли у алтаря и рыб, проплывающих сквозь окна. В этом было что-то окончательное; они стояли на скамейках и молились, пока прибывала вода. Никто даже не попытался влезть повыше. Наверное, они не заметили, как все закончилось и, может быть, стали бессмертными.