Екатерина Завершнева - Сомнамбула

Она подумала о том, насколько ровной оказалась новая жизнь. Записи прибывали, оседали в столе, ожидая отдаленной редакции. Солнце грозилось повернуться и уйти, в его услугах нуждались все меньше, заполняя искусственным светом отведенные для жизни помещения. Подруги приходили посочувствовать, толковали о худе без добра, говорили, что ей надо возвращаться к жизни. За ними появлялись невнятные претенденты на любовную лирику и пасовали без поддержки. Один особенно старый друг приносил по вторникам маленький тортик и ругал начальство, обходя молчанием вопросы личного свойства, видимо, готовясь к лобовой атаке. Потом закончилась зима, весна перерастала в лето, но она по-прежнему находилась где-то между первыми числами декабря, когда снится одно и то же и не запоминается.

День за днем она поднималась к нему по веревочной лестнице сна, на которой протянуть руку означает упасть. Ей определенно не хватало ловкости, и она боялась высоты. Он смотрел на нее сверху вниз и сердился. Сколько можно, мы застрянем здесь навсегда, вот неумеха. Она боялась спросить, куда ведет эта лестница и зачем они по ней взбираются. Назад было страшно, вперед еще страшнее. Так продолжалось всю зиму и всю весну.

На улицах становилось все больше и больше похожих лиц. Он растворился в толпе двойников, и она ловила себя на том, что уже не помнит его лица. Если закрыть глаза, то остается только смутная боль, что-то красное, розовое, бесцветное. Она ощущала легкое беспокойство, которое перезимовало подо льдом и начало потихоньку оттаивать, напоминая о себе приступами хозяйственной активности. Она мыла пол, гладила белье, перебирала крупу — ничего не помогало. Ржавая вода просачивалась во все отсеки, наглухо изолированные по тревоге. Не думать о нем, не встречаться с теми, кто встречается с ним, и никогда не ходить той же дорогой, даже если она самая короткая. Лежать на дне без движения, чтобы ни один радар не мог обнаружить пустоту, в которой медленно перегорает кислород.

Наконец весна закончилась и стало ясно, что у этой стратегии плюсов нет, одни минусы, и что все равно придется подниматься наверх. И вот однажды утром она поняла: ей необходимо увидеть его, сегодня или никогда. Иначе не узнаешь, что сейчас на земле — мир или война. Что может быть проще — дойти до телефонной будки, набрать номер и сказать: «Здравствуйте, я хотела бы поговорить с…».

Она возвращается, пересекая границу зимы, покупает в магазине горячий хлеб и ест его прямо на улице, потом вступает в незамысловатый диалог со старушками, сидящими на лавочке возле подъезда. Снег в конце мая, вы только подумайте! Сколько лет живу, а такого не видела. Мир определенно на грани катастрофы.

Она отламывает ветку сирени, чтобы поставить ее в теплую воду. Разговаривать не с кем. Здесь такие не проживают. Был, но уехал. Куда? А кто его знает. Вот и весь разговор. Но почему же хочется танцевать, положив руку на плечо снегопада и, попадая пальцем в небо, кричать: «Вы видели ее, видели?!»

Маленькая звездочка в вечернем небе, первая в этом году.

Я скучала без него, даже если он уезжал ненадолго. Длительные экспедиции организовывались все реже, институт переживал трудные времена. Неделя-другая, и он возвращался с кипой черновиков, подновленным загаром и очередной коллекцией образцов. Желающих ехать с ним набиралось много, несмотря на сомнительные условия работы. Он знал наизусть все тропы южной гряды и обходился без карт, выбирал короткие и трудные подъемы, чтобы не терять времени на траверсах, а также предпочитал обходиться без женщин, которые, по его мнению, в походе годились только на роль балласта.

Институтский «балласт» в полном составе был влюблен в него и не обижался. Тем более что в походных условиях дамы оказывались в невыгодном освещении — обгоревший нос, растрепанная прическа, искусанные комарами лодыжки и кокетливо пузырящиеся на коленях джинсы. На месте было как-то сподручней. Вовремя поднесенная чашка кофе, говорят, иногда кардинально меняет жизнь. Но он был совершенно непробиваем, и за это его любили еще больше. Год от года ставки росли, и даже появление в штате двух молодых и симпатичных сотрудников, которых прислали на стажировку, существенно не изменило расстановку сил. Надо ли уточнять, в кого я была влюблена с первого дня пребывания в институте. Иногда мне удавалось — за его спиной — попасть в списки, тогда он вызывал меня и, быстро проговаривая имя-отчество, клялся, что это в последний раз, потому что он не хочет рисковать ценной, но плохо приспособленной к условиям экспедиции штатной единицей.