качели с высоким ходом
достать мыском туфельки до неба — выше ели — в голове детская песенка, в парке из рупора — другая
нас уже ищут сбились с ног — ты новенькая? — нет, он не спросил, это потом оказалось, что я новенькая и он чуть позади меня на третьей парте а я на второй
мрачная красота ельник
уже тогда я видела, что он не как все
что с только с ним
что в его руках веревки ночь
в траве намокший билетик на троллейбус
нам еще возвращаться обратно
нас ищут и пусть ищут
пусть думают что угодно
— Беспредметный разговор. Давай вернемся.
Яна уже подсчитывала, сколько она сможет продержаться до перекрестка направо.
Там было бы логично расстаться. И больше не вспоминать ни о зеленых чернилах, ни о борще. Как все это глупо. Яростная нелепица. Неужели никто нас не развяжет.
— Пойдем ко мне. Я один, все уехали.
Тогда в парке я в первый и последний раз видела тебя без этой страдальческой гримасы.
Что там, у тебя дома? Кабинет доктора Калигари?
— А что теперь на том месте, где были качели?
— Качели?
— И еще гипсовая пионерка с пионером и горном.
— Табачный киоск.
«Киоск». Нет чтобы сказать как люди — «ларек». И дым отечества… и любовь к родному пепелищу… Не надо было ехать. В Москве сейчас не сезон, метро ходит полупустое, ночью запах кофе, соседи не спят, никто не спит, жара.
— Ты куришь?
— Если тебе неприятно, не буду.
А говорил, что не умеет барышень развлекать. Помнишь про качели, как мило.
— Право, ты напрасно обиделась. Ты тоже многого не знаешь. Например, что я бывал у твоей тетки.
Ты дружишь со всеми одинокими и несчастными тетеньками, а они дружат с тобой. Конечно, ведь ты умеешь чистить картошку и напоминаешь им романтический идеал наших прабабушек. Бледное (тогда говорили — вдохновенное) лицо, презрительная мина, черные злые глаза, черные локоны (ошибочка вышла, с локонами в нашей школе делать нечего, обреют налысо), белая рубашка а-ля байрон на адриатическом взморье, незастегнутые манжеты (точно, и пуговицы оторваны, какая приманка для одинокой хозяйки), распахнутый ворот там, где должен быть след от выстрела, и слабый дымок, и запах пороха, я его чувствовала, сидя рядом с тобой на уроке литературы. Верочка рассказывала о поручике Лермонтове, убитом на дуэли, но никто не заметил, что у окна, возле горшка с геранями его прототип играет сам с собой в крестики-нолики, а под партой у него томик Блока.
Боль, вот что притягивает одиноких женщин, дорогая моя флоренс найтингейл, мой цветок, мой милый друг, лилия полевая, ведь и ты ничем не лучше, ты тоже ищешь запах пороха, и карманы твоих армейских штанов полны корпии, гарпия
ты тоже несмотря на все заверения любовь к джойсу кофе-эспрессо и кензо недалеко ушла в своих грезах от этого образа-медальона на груди на форзаце могильном памятнике.
Он никогда не скрывал, что ему больно, и теперь не скрывает. А ты играешь в оскорбленное женское достоинство.
— Ты живешь там же, на Гоголя? Три окна в ряд?
— Да.
— Давай сначала купим мороженого.
минус пятнадцать
Дальнее крыло школы было темным, двор тоже не освещался. Синий снег, черные деревья, вдалеке каток, ледяная лунка, щербатая луна, с десяток хоккеистов носятся по ней, не встречая сопротивления среды. Новогодний мороз, поэтому все стало синим, а завтра здесь будет тихо и солнечно, в каждом доме спят, и она.
Спят медведи и слоны / дяди спят и тё-о-ти / все вокруг / спать должны…
Когда ее поймали на очередном опоздании ко второму уроку, она сказала — я проспала, разве это не уважительная причина? Роза майская. Я слышал, она говорила, что смотрит на нас в бинокль, когда мы сидим на уроке, потому что окна ее комнаты выходят прямо на школу («мое персональное memento mori»). Бинокль папин, родители на работе, младшая сестра в школе, а она в постели, читает — чтобы она могла читать? — допустим, «Трех мушкетеров». Книга жизнерадостная и безмозглая, но совершенно необходимая для полноценного развития. Лежать неудобно, потому что постель в крошках от печенья. В щели между матрасом и кроватью полно фантиков. Иногда она вылезает из-под одеяла и смотрит на нас — если народу много, то все обойдется, а если половина класса отсутствует, надо идти, как бы не нагорело.
Кто ее спрашивал про бинокль. Я не такая, я вся другая. Я вот хожу на историю и ничего. И на физкультуру. Не комильфотничаю (неправда ваша, дяденька, а кто третьего дня Шпенглера цитировал?). Согласился в ее дурацком капустнике участвовать — разумеется, чтобы не отрываться от коллектива. Я же командный игрок. Взять хотя бы футбол. Ой, врешь, ну что ты сегодня целый день врешь. Волнение в крови, да-с.
Читать дальше