Джеймс Риз - Книга теней

– Пожалуйста, поверните ногу вот так, барышня…

– Не соизволите ли присесть на этот стул…

Когда парни захихикали над чем-то, хотя, по-моему, для смеха не было совсем никакого повода, мужчина, который, судя по внешности, являлся отцом одного из них (правда, ежели судить только по ней, я точно так же могла заключить, что их родила любая деревенская баба от любого из тупых деревенских мужланов), отвесил обоим по увесистой оплеухе. Похоже, поступив так, он хотел заставить их почувствовать не только тяжесть своей длани, но и серьезность обстоятельств. «Elle est le vrai malin!» [24]– проговорил он. В его глазах я действительно была самим Сатаной.

Воспользуйся их страхом . Но для этого мне бы пришлось сделать нечто действительно страшное, причем настолько жуткое, чтобы все пятеро опрометью выбежали из комнаты. Что я могла? Нервы мои были в таком состоянии, что единственное, чего я желала, это чтобы меня оставили одну. И я не предприняла ничего.

Трое мужчин с огромным трудом чуть-чуть приподняли дубовый стол, так что в щель между ближайшей ко мне ножкой и полом едва смог бы пролезть палец, а четвертый протиснул туда петлю цепи, которую закрепил при помощи висячего замка. Затем эту цепь соединили с двумя другими, более короткими, на концах которых имелись скобы, плотно охватывающие мои лодыжки. Мне велели пройтись, дабы убедиться, что цепь позволяет мне добраться до тюфяка, но слишком коротка, чтобы я дотянулась до двери. Так-то вот. Они потрудились на славу и сами друг друга с этим поздравили. Теперь они могли поскорее уйти из библиотеки, что и не замедлили исполнить.

Я слышала, как повернулся в замке длинный железный ключ, как заскрежетало о камень железо, когда запирали дверь на засов, – массивный кованый брус опустился в свои гнезда.

И знаете, что я сделала прежде всего, когда осталась одна? Ухватилась за цепь и потянула ее изо всех сил. Я знала, что это бесполезно, ведь я сама видела , как прочно эти селяне ее закрепили, да и звенья ее были в палец толщиной.

Я окинула взглядом библиотеку. Глиняный кувшин был полон воды. Кружка имела скол и была покрыта грязным налетом. Хлеб оказался действительно каменным. К нему не прилагалось ни ножа, ни масла. На столе для меня оставили подсвечник с небольшим огарком, которого, ясное дело, не хватит на всю ночь. Что касается горшка, то его тоже принесли из конюшни, как и солому для тюфяка.

Стул поставили так, что запертая дверь пришлась прямо напротив меня. Конечно, я не могла до нее достать. Селяне все же недаром производили свои расчеты. Позади меня имелась другая дверь – та, за которой я недавно пряталась. Ее тоже заперли – я сама слышала, как за нею что-то гремело, будто и там мудрили с цепями. Справа от главного входа сразу начинались книжные полки, закрывавшие всю дальнюю стену, равно как и другую, к ней примыкающую, по правую руку от меня. Стену слева прорезали три высоких стрельчатых окна с широкими подоконниками. Проемы были так высоки, что я смогла бы в них стоять не сгибаясь, так глубоки, что на подоконнике можно было сидеть, откинувшись, словно в кресле, и так далеки от меня, что не оставляли никакой надежды на бегство. Стекла в их створках были вставлены не совсем ровно, и в переплетах играли не то блики последних лучей солнца, не то первые отблески лунного света. Среднее окно было лишь слегка приоткрыто (однако вполне достаточно, чтобы через образовавшуюся щель могла пролезть моя Малуэнда и прыгнуть с… Но какой смысл думать об этом? Как глупо!). Да, какой толк для меня в открытом окне? Разве что кто-нибудь, проходя мимо, услышит мои крики… А еще можно бросить через него записку… Нет, все не то. Разве у кого вызовет сочувствие ведьма? И что я сообщу в записке? А чем я ее напишу? Кому адресую? Марии-Эдите? Епископу? Тогда почему бы не самому Господу Богу?

И до книжных полок тоже не дотянуться. Они поднимались от пола до самого потолка; на них теснилась многовековая история ордена урсулинок. Изрядное количество томов выглядели так, словно они готовы были развалиться от малейшего прикосновения. Я даже знала , что так и произойдет, потому что провела в этой библиотеке многие часы, изучая сии древние фолианты, перелистывала многие из них, а остальные по крайней мере подержала в руках. На полках мне попадались и стопки разрозненных листков, и огромные книги с золотым тиснением на корешках, переплетенные в черную кожу. Сейчас, при тусклом свете, я не могла прочитать их названия с того места, где находилась. А длина цепи не позволяла снять с полки ни одну из них. Это казалось особенно мучительным: последняя ночь моей жизни – я в этом ничуть не сомневалась , – а мне отказано даже в таком утешении, как чтение книги, какой бы скучной она ни оказалась, – будь то хоть сборник папских булл, хоть Библия на латыни, хоть что угодно.