Идя на звук, я остановилась у куста роз, помеченного, как и все остальные, узкой табличкою из слоновой кости с названиями на французском и на латыни, каллиграфически вырезанными перочинным ножиком; эти метки были привязаны к ветвям или стеблям синими ленточками. Тот сорт, привлекший мое внимание пышными розоватыми цветами, помнится, назывался «бурбониана», по имени нашей королевской династии.
Я остановилась у куста «бурбонианы», чтобы насладиться его ароматом, и, обойдя его, обнаружила за ним фонтан. Тот был даже больше, чем я могла вообразить. Его струи вздымались выше моей головы, образуя серебряные дуги, сверкающие на солнце. Он был старинным, и даже очень. Его широкая чаша была в белесых подтеках, а бронзовые фигурки покрыла темная патина. Камень и бронза рассказывали о чем-то, там был какой-то сюжет, но какой – я забыла. Главное, что привлекло мое внимание, – это усеявшие фонтан десятки жаб – уродливых тварей, застывших в прыжке на разной высоте, одни с открытыми ртами, другие с выпученными глазами и все невероятно толстые. То было жуткое зрелище! Должно быть, я бессознательно сделала шаг назад.
– Не бойся… Они не так плохи.
Раздавшийся голос застал меня врасплох, и я вздрогнула. Справа, в двух шагах от меня, на бордюре окружающего фонтан бассейна сидела Себастьяна. Она была все такой же, какой я ее запомнила: красивое, очень бледное лицо в обрамлении черных как смоль волос, заплетенных в косу, падающую на плечо, и поразительно голубые глаза – они поражали меня каждый раз, когда я их видела; и лишь ее полупрозрачные одеяния показались мне еще синее, чем раньше.
Она записывала что-то в большую книгу в темном переплете, но закрыла ее, когда я подошла.
– Подойди ближе, – сказала она.
Я сделала к ней шаг и остановилась. А что, если…
Но Себастьяна поспешила развеять мои сомнения.
– Ну посуди сама, милочка, – обратилась она ко мне, – стоило ли мне тебя вызволять из беды, чтоб тут же обидеть?
Я присела на край фонтана, однако подальше от Себастьяны; та дружески протянула мне руку и проговорила, обращаясь больше к себе, чем ко мне: «Ах, как я могла забыть… Ведь сначала я тоже боялась».
– Знаешь, этот фонтан, – начала она, делая рукой вялый жест, словно желая сказать, что имеет в виду все его устройство в целом, – является точной копией одного из версальских. Да, он может вызывать отвращение, но я построила его много лет назад как напоминание о… – Вздохнув, она замолчала. Затем, повернувшись ко мне, спросила: – Ты, разумеется, знаешь запечатленную в нем легенду?
Я сказала, что нет, а вернее, просто мотнула головой. Мне еще трудно было выдавить из себя слова.
– Ну что же, – Себастьяна улыбнулась, – тогда позволь тебе представить: фонтан Латоны .
Я посмотрела в бассейн, будто могла найти там, в его темной, болотистой воде, объяснение ее словам. Но увидела только рыб, больших рыб с переливающейся чешуей. На ней играли оранжевые, красные, белые и желтые блики. От некоторых из рыбин расходились по глади бассейна круги, когда те жадно хватали что-то с поверхности своими белесыми округлыми ртами. То была стая карпов, шевелящаяся в чреве бассейна, будто сгусток пульсирующих сердец.
Себастьяна продолжила:
– Там, посреди бассейна, стоит Латона. Младенца на ее руках зовут Аполлон. – И она быстро рассказала мне античный миф до конца. В нем говорилось о том, как Латона пыталась скрыться от гнева Юноны, супруги Юпитера, который открыто посмел возжелать Латону. Во время бегства, когда несчастная остановилась, чтобы попить из ручья, на Латону с сыном набросилась по наущению Юноны толпа крестьян. Но тут вмешался Юпитер и превратил крестьян в жаб; этот момент и запечатлен в композиции фонтана: жабы – некоторые из них сохранили человеческие черты, в частности лица и руки, – припали к земле, готовясь прыгнуть на мать и дитя… – Конечно, в Версале есть куда более красивые фонтаны, но я всегда предпочитала этот и часто сиживала подле него.
Себастьяна провела рукой по воде, очищая ту от покрывавшей ее поверхность пленки. И тотчас рядом вынырнули белесые, широко раскрытые рты.
– Они целуют меня, – улыбнулась она. – И просят чего-нибудь. – Она подняла руку и оторвала лепесток от розы в своей косе. Разжав пальцы, она смотрела, как тот падает на воду, и вдруг резким движением схватила первого подплывшего к нему карпа, вытащила из воды и подняла над головой. Румяный и мускулистый, толщиной с ее руку, он трепыхался, блестя на солнце. Жабры его открывались и закрывались. Глаза были тусклыми и пустыми. Как она крепко его держит! Неужто даст ему умереть?
Читать дальше