Жан Каррьер - Ястреб из Маё

Абель Рейлан не отрекся. Вызов, который он с такой яростью бросает небесам, стреляя из старого дробовика в зловещую хищную птицу, открывает перед нами истинный облик этого увальня и нелюдима, прячущего под медвежьей внешностью ранимую душу. Свои мысли он не умеет сформулировать, выразить, они зреют подспудно, но назначение человека он понимает глубоко и точно. Понимает, что место его в единении со стихиями или в борьбе — единоборстве — с ними, но не в бегстве от них.

Подвиг Абеля Рейлана, трагический в своей кажущейся бессмысленности, является обвинением. Но обвинение это брошено по исконному «уделу человеческому», не року, не абсурдности бытия, а зловещим законам капиталистического хозяйствования, преступному небрежению интересами целого края и его жителей.

Проложить дороги, провести электричество, объединить усилия крестьян в земледельческом кооперативе («в колхозе», мечтает Деспек, тесть Абеля) — это не может быть осуществлено в стране, где властвует чистоган. А остаться жить на таком клочке земли и камней — значит неизбежно погибнуть. Только в этом контексте обретают свой истинный смысл слова и автора, и местного доктора о том, что «карты сданы раз и навсегда», что «с надеждой надо распроститься», что «перспектив — никаких», ибо «слепые законы, предписанные вселенной, давят здесь на жизнь людей куда тяжелее, прямее, чем где бы то ни было»… Такова «трагическая ирреальность существования здешних мужчин и женщин».

Да, конечно, что и говорить, природа, изображенная в «Ястребе из Маё», жестока и безжалостна к людям; что и говорить, «некоммуникабельность», пролегшая между местным людом и остальным миром, словно сочится из бесплодных скал и камней, из всего этого доисторического пейзажа. Но это вовсе не означает, что лишь дикостью природы объясняет писатель безвыходность положения Рейланов и их соседей. Необычность, «экзотичность» природы лишь обнажает коренящуюся в обществе болезнь. Именно здесь она особенно вопиюща, эта «диспропорция между простодушно поставленной целью и результатом»: «нуждаясь в воде, роют колодец, однако усилия, на это затраченные, — рабочий пыл, годы, принесенные в жертву, — вряд ли стоят достигнутого…»

Высказав эту сентенцию, в которой спрессована самая суть романа, Жан Каррьер спешит уточнить: «(я говорю, разумеется, с точки зрения стороннего наблюдателя)».

Это признание в скобках свидетельствует именно о том, что Жан Каррьер не сторонний наблюдатель. Ибо то, что стороннему наблюдателю может показаться лишь «вопиющей диспропорцией», то на самом деле есть высокий подвиг человеческого духа.

Чудовищно тяжкие условия жизни, изображенные в этой книге, можно, разумеется, посчитать исключением. Но, как говорит в своем маленьком вступлении к роману его автор, «случается ведь, что исключение не подтверждает правила, а обличает его несостоятельность».

Страшно, что перед лицом дикой, суровой, но прекрасной природы человек нелепо губит свою жизнь. Страшно, что живущая в людях сила, которая «поднимает их над животными, делает их неким непревзойденным феноменом вселенной» и которая в другом социальном климате дает высокие, гордые результаты, здесь вынуждает людей лишь «бессмысленно надрываться».

Такова, думается, мораль той трагической притчи, которую с болью и горечью рассказал нам французский писатель.

Прежде чем мои друзья с гор смогут ознакомиться с нижеследующим, я считаю себя обязанным объяснить кое-что им, а также и тем, кто знает, насколько эта книга соответствует действительности. Первые подумают, вероятно, что все у меня преувеличено; я так и слышу их восклицания — они, мол, не дикари, давно уже не живут подобным образом и так далее и тому подобное…

Я им отвечу, что существует много высокогорных районов; тот, о котором пойдет здесь речь, на географических картах (вернее будет сказать, на военных картах) занимает весьма ограниченное пространство, являясь как бы исключением из перечня милых фольклорно-банальных мест, что и послужило предлогом для окрестных жителей дать этому краю несколько пренебрежительное наименование — «страна-оборотень»; множество раз слышал я заявления, что никто и ни за что не согласился бы там жить. Добавим, что обитатели плоскогорий (известняковых, Обрака и других) — католики, а те, что из страны «оборотня» — протестанты. Забавная история, показывающая их отношение друг к другу (нам сказали, что у гугенотов лишь один глаз в середине лба), отсылает нас не к периоду религиозных войн, а к пятидесятым годам нашего столетия и является абсолютно достоверной.