Захар Прилепин - «Лимонка» в тюрьму (сборник)

Я назвал его коррупционером и оборотнем в телогрейке, начал давить на сознательность. В конечном счёте после всех препирательств я получил облатку аспирина, три таблетки бисептола, два бинта, пузырёк зелёнки, пакетик тетрациклиновой мази и проклятия в спину.

Лекарства я разделил на две части. Половину отправил ближайшим «почтовым дилижансом» на корпусной общак, а половину отдал нуждающимся в камере. Эта процедура мне, несомненно, помогла больше, чем если бы я выпил аспирин и бисептол. Интуитивно я понимал, что эти лекарства всё равно мне не помогут. Поэтому продолжил писать заявки в медчасть.

Ещё через неделю я попал наконец к врачу. Добродушного вида близорукая тётка в зелёном, как у ветеринара, халате взглянула на меня из-под очков, когда толстомордый вертухай завёл меня в её кабинет. Спросила у фельдшера:

– Этот, что ли, вымогатель?

Тот кивнул.

– Ну-с, молодой человек, какой раз сидим? – спросила она.

Я несколько прифигел, так как ждал вопроса: «На что жалуемся?»

Проигнорировав её вопрос, начал бормотать, типа: вот на руках, на ногах – бугры, вены лопаются. Она, фельдшер и охранник с интересом разглядывали мои конечности. Наконец «лепила» задала следующий вопрос, на этот раз почему-то конвоиру:

– Как он себя ведёт-то?

– Да по-разному ведёт, – ответил тот. – Вообще, конечно, непослушный пациент. На больничке нам такие не нужны…

Меня эта комедия начала поднапрягать, и я задвинул телегу про клятву Гиппократа, сострадание и милосердие…

– Ладно, – сказала врачиха, – короче, у тебя аллергия. Чем мучился на воле?

Я вежливо ответил, что не было у меня никогда аллергии. Медичка подумала и сказала:

– Хорошо. Но это раздражение вызвано аллергической реакцией. Ты сам как думаешь, на что у тебя аллергия? Может, на грязь, или на баланду, или на клопов, а?

Я посмотрел на её ветеринарский халат, на красную морду вертухая, на горку сигарет около фельдшерского стола и всё понял.

– У меня аллергия на тюрьму . Дайте мне от этого лекарства.

Врачиха улыбнулась:

– Вот аспирин и бисептол. И зелёнку возьми. А такую аллергию, как у тебя, лечит только время и ГУИН.

И я пошёл назад в камеру…

Знал его я ещё по Пресне. На тюрьму он заехал с воли, забакланив кого-то на дискотеке, и попал в хату, где сидел я. Несмотря на юный возраст – чуть больше двадцати, – у Адама уже вполне сложилось феодальное сознание и психика, которые, как я заметил, очень характерны для чеченского народа. Довольно скоро он получил год колонии и уехал по этапу. Адама я догнал уже в колонии…

Его распределили ко мне в напарники. Вызвал меня отрядник и спросил: не западло ли «фашне» с «чехом» работать? Говорю, нет, не западло.

– Всё ли будет мирно? – спрашивает отрядник.

– Будет так же, как и с остальными, – отвечаю я, – так как различий, в моём понимании, нет. Все люди из одного говна сделаны. Просто некоторые – пожиже, другие – покрепче.

…Мы сидели в каптёрке на коровьей ферме и грелись возле самодельной спирали. Коровы жалобно и нудно мычали, требуя хаванины. Дядя Саша, вольный мужичок из местных, который, типа, должен был нас охранять и ферму сторожить, был уже «на рогах» и спал на бетонной лежанке. Скотница Валька, которая была нашим официальным начальником, сидела за столом и заполняла «Журнал приплода поголовья». Она до ужаса боялась молоденького чечена, наслушавшись всякого бреда по телику. Где находится Чечня, она представляла довольно смутно и не верила тому, что это – официальный субъект РФ.

Наступила ночь, мусора ушли бухать, и Адам начал куражиться над Валькой. Поначалу мне было всё равно, и пошёл я в столярку, построгать маленько древки для мотыг и грабель (люблю возиться с деревом, люблю запах стружки). Вернулся через полчаса и застал в каптёрке Адама одного. Выяснилось: он выгнал скотницу на свой участок фермы и заставил убирать навоз, то есть выполнять работу за него. Мне это очень не понравилось, и я спросил:

– Адам, ты кто по национальности?

– Ты же знаешь, что чеченец. Зачем спрашиваешь?

– А ведь у горцев принято уважать старость. Валюха тебе в матери годится, у неё уже внуку десять лет.

– Так это людей уважают, а не быдло из деревни. Этих можно, – ответил он с некоторым даже удивлением (вроде бы объяснил мне прописную истину).

– А она, значит, не человек?

– Нет, она свинья…

И тут что-то во мне щёлкнуло. Я повернулся на негнущихся ногах и подошёл к стене, где жёсткой петлёй висел пятиметровый пастушеский хлыст…