Елена Катасонова - Бабий век — сорок лет

— Нет, Андрюш, в санаторий пока нельзя, я уже спрашивала.

— Дарья Сергеевна! Где это вы, дорогая моя, пропадаете? Все с матушкой вашей беседую… А? Что? Не слышу… Да не кричите вы? Что вы кричите? Ах, дочь заболела…

Профессор Старков глуховат и потому сердит заранее.

— Значит, так, написал, знаете ли, рецензию на вашу, понимаете, рукопись…

— На какую? — У Даши замирает сердце.

— А у вас разве их много? — с ехидцей спрашивает профессор. — Ну, что молчите? На вашу главную, сколько я знаю, о стиле. Дали мне, чтобы, знаете ли, отверг, профессионально и доказательно.

— И вы, Иван Дмитриевич, отвергли? — Даша сама понимает, что вопрос дурацкий.

— Отверг бы, так не звонил, — ворчит Старков. — Хорошая работа, стоящая. Рад и горд за вас, слышите? Буду биться, чтобы вставили в план, даром, что ли, я в редколлегии? На прошлом совете главный редактор все сокрушался: нет свежих рукописей, издаем вторичное, скучное, выверенное, а как что-то оригинальное, так и держат в столах по сто лет, боятся. А я, грешник, люблю работы не канонические! Что вы сказали? Не слышу.

А Даша и не говорит ничего: опять на глазах слезы. Нет, надо срочно что-то делать с нервами!

— Почему не пропустила через ученый совет? — все так же ворчливо спрашивает Старков.

— Да забодали на кафедре…

— Это что еще за жаргон? Филолог…

— Простите, Иван Дмитриевич.

— А что на кафедре? Почему отвергли?

— Они не отвергали, просто не стали рассматривать: у нас же другая кафедра, не стилистики.

— Ерунда какая! Кто там у вас в заведующих? А-а-а… тогда понятно… Ну, заболтался старик, простите великодушно, нам, знаете, дай только волю… До свиданья, голубчик, матушке кланяйтесь.

Профессор, не слушая слов благодарности, вешает трубку.

— Андрей, ты понял? Самому Старкову понравилось! А они даже и обсуждать не стали…

То давнее жестокое заседание кафедры как заноза торчало в душе, хотя Даша старалась о нем не думать. Теперь, похоже, занозу вытаскивают.

— А в издательстве как меня приняли? Ну, ты видел.

Андрей обнимает Дашу за плечи.

— Данечка, вообще-то ничего странного, тут все вместе: непонимание, лень, нежелание думать, а главное — отсутствие визы. Нет визы, значит, надо принять ответственность на себя, решать самому, потом самому отвечать разве это легко? И у нас так! Бьешься с новой идеей, никто тебя не понимает и не поддерживает. Ходишь по кабинетам, убеждаешь, доказываешь, представляешь документацию — все без толку! Но я-то знаю идее цену, жду, пока к ней привыкнут, обкатается пока в кабинетах. И вот появляются у нее сторонники, такие как твой Старков. И настает день, когда те же, кто ругал, отклонял, не пускал, начинают хвалить, поощрять, помогать. Все нормально, закономерно, Даша. Времени только жаль… И еще — много Сергеичей, слишком много — нерадивых, не на своем месте, просто глупых. Помнишь, у Окуджавы: "На каждого умного — по дураку…" Но это старая песня, в те годы он был еще оптимистом…

Теплая рука гладит Дашины волосы. Андрей говорит медленно и задумчиво:

— Тех, в издательстве, можно понять: даже меня смутила твоя рукопись, хотя прочел ее залпом. Литераторы так не пишут, мне, во всяком случае, не попадалось. Вон в "Литературке"…

— Нашел критерий — "Литературка"! — устало вздыхает Даша. — И не "литераторы", а "литературоведы".

— Ну, пусть "веды", — легко соглашается Андрей. — Все равно, они так не пишут. Очень у тебя широко: история, ритмы, всякие школы, даже политика.

— Разве это плохо?

— Хорошо, только странно…. Пишешь о стиле — так о нем и пиши. А у тебя и внутренняя свобода, и судьбы России…

Андрей поднимает Дашу с дивана, прижимает к себе.

— Будем спать? Никак не привыкну к твоей маме — что рядом…

— А у тебя рядом соседка. Все мы живет друг у друга на голове.

— То другое… Поедем ко мне?

— Андрюш, я совсем сплю…

Долгий день, свежий воздух в Измайлове, худенькое, как у лисички, личико Гали, разговор со Старковым — все навалилось разом.

— Ну спи, спи…

Он раздвигает диван, вынимает простыни, одеяло, подушки, гасит верхний свет, целует Дашу, уходит. Щелкает английский замок, Даша остается одна, без Андрея. И сразу так его не хватает, просто физически не хватает рядом. Пустота, улетает куда-то сон. Она принимает душ, ложится, читает, но, не выдержав этого ощущения пустоты, набирает номер.

— Слушаю… — низкий голос приглушен на басах.

— Андрюш, это я.

— Слава богу! — И такое облегчение в его голосе, что Даша смеется от радости. — Ты зачем меня выгнала, говори! Я тут сижу и колдую: позвони, ну хоть позвони, что ли. Нет, думаю, спит, сурок бессовестный!