Елена Катасонова - Бабий век — сорок лет

— Тош, домой!

Последний раз — стремглав по всему переулку, последний раз — с рыком на колючий, пленительный снег — и домой.

Даша торопливо пьет чай, влезает в коричневые узкие брюки, натягивает зеленый свитер и сверху теплую размахаку (Вадим когда-то привез из Туркмении — овечья шерсть, никакой там синтетики) и бежит в метро.

Грохочет, покачивается ослепительно чистый поезд, летит под землей переполненная весной Даша — туда, на Моховую, в старое обжитое здание. Сидят, уткнувшись в газеты, озабоченные мужчины, стоят, держась за поручни, с утра утомленные женщины, а она планирует новый день.

Сегодня Даша читает о судьбах эпических национальных сказаний. Лекция сложная, она всегда волнуется: поймут ли вчерашние школьники грандиозность процесса? Ведь сказания складывались веками, передавались по поколениям, забывались, возрождались и дополнялись, летели по горящей от войн земле — через сражения, битвы, иноземное иго. Они дожили до нас, нас дождались, но в разных странах по-разному. Русский фольклор пришел к нам в былинах, не слитый в эпос…

Хорошо, что придет Ерофеев (Дашины лекции не пропускает): она опробует сегодня одну идею, посмотрит на реакцию аудитории. Сразу после лекции семинар, там подумают над идеей вместе…

А с Персиной надо что-то делать, и срочно, если она конечно, на семинар явится. Совсем, ну совсем одурела: снизошел до нее Ронкин, все полетело в тартарары! Сияют черные бархатные глаза, улыбка не сходит с розовых детских губ, похудела даже, и уж, естественно, Валечке не до фольклора. Но разве счастье помеха знаниям? Неужели это действительно несовместимо? Тогда ничего не делала, потому что несчастна, теперь — потому что счастлива. Вот уж кому образование ни к чему, вообще — интеллектуальное напряжение… А Даше, кроме Андрея, никто не нужен, и дурацкие звонки Валерия не нужны. Нет, все-таки мужская самонадеянность границ не знает: «Простите, Даша, решил позвонить вам в последний раз…»

Даша фыркает. Солидный товарищ в таком же солидном темном пальто поднимает на нее зимний холодный взгляд. А чем он, собственно, недоволен? Сидит и читает… Ну так сиди и читай, рядом стоящему уж и посмеяться нельзя, а ведь стоящий-то рядом — женщина, между прочим…

Интересно, поймут ли ее ребята? Идея только что вылупилась, не обкатана, мысль родилась как-то не вовремя, когда Даша пишет совсем другое, о другом, о стилистике Думает. А может, она же и натолкнула?

Еще Пушкин пробовал объединить былины в эпос, но потом отступился. Пробовали другие, отступались тоже: материала тогда не хватало, уничтожался ритм былин, особый старинный лад, вытесненный победно хореем. А что, если им, молодым, подумать над огромной задачей — она как раз сегодня решается, она завещана поколениями фольклористов. Дерзко? Конечно! Так ведь на то и молодость. И силы на курсе есть, свои даже поэты, Наташа Белкина, например. Подошла на днях с изящным небольшим томиком.

— Дарья Сергеевна, как прекрасно перевела средневековых корейцев Ахматова, правда? «И вот, полуистерзанный людьми, остатки крыльев я расправил вновь…» А вот этого я не понимаю, взгляните.

И Даша прочла:

— Дарья Сергеевна, почему счастье — перед собой, а доблести — за спиной, сзади?

— Ну, я не знаю, — растерялась Даша. — Надо подумать…

— Может быть, счастье дается в юности, а доблести идут во второй половине жизни, как что-то более зрелое?

— Почему только в юности? — огорчилась Даша. — В каждом возрасте свое понимание счастья. А чтобы понять, в чем оно, его сберечь, не упустить, разве не надо быть зрелым?

Наташа задумчиво покачала русой головкой.

— Не знаю, Дарья Сергеевна… По-моему, ничего не надо, это случай, судьба…

Даша улыбнулась.

— Для вас, Наташа, в вашем возрасте счастье — это любовь, конечно. На самом деле оно не только в любви.

— А в чем еще? В труде?

— И в труде тоже. Но главное — в нашем внутреннем состоянии, в том, что называется духовной жизнью. По думайте, и вы со мной согласитесь…

Хорошие в этом году ребята, и расклад по интересам удачный. А уж Володя — просто подарок судьбы. Хоть бы дошло это до Сергеича, не мучил бы он Ерофеева! Ведь Володя — талант, к нему нельзя с общей меркой, ему и так трудно: таланту трудно всегда.

— У нас, Дарья Сергеевна, все равны, — скрипуче и медленно вещает зав. — И ваш любимчик обязан, как все, посещать лекции, все лекции, иначе мы его отчислим.