Дина Рубина - Синдикат

— О-о-споди, чего ты такая побитая, а? — спросила она… — Эт кто тебя так отделал?!

— Да, в машине… немного… — пробормотала я. — А что, сильно?

— На, любуйся, — сказала она с удовольствием, доставая из матерчатой кошелки круглое зеркальце. Я посмотрела: кровоточащая ссадина через весь лоб, ободранная щека, синяк на скуле. Шишку на затылке я чувствовала, когда пыталась откинуть голову на мягкую спинку сиденья. И судя по тому, что меня тошнило, кружилась голова и на обочине взгляда то слева, то справа вспыхивала цепочка мерцающих оранжевых огней, у меня вполне могло быть и сотрясение мозга… В соседнем купе громко разговаривали двое мужчин:

— Санька, вот когда я буду на третьем автохозяйстве, вот тогда я дома, а пока я не дома!

У окна сидел мужичок, наливал себе водочки из поллитровой бутылки «Гжелки», выпивал, крякал и благоговейно произносил:

— Христос по телу прошел!

Вскоре он заснул…

И я мгновенно заснула, прижимая к животу сумку со страшенными деньгами, которых сразу столько никто из сидящих со мной в купе людей в жизни не видел, и спала часа четыре, вздрагивая, озираясь налитыми кровью глазами и засыпая опять… Потом ожил и задрожал озябший мобильник, задребезжал вдохновенной «К Элизе», и я сказала мужу: «Потом… не могу…» — продиктовала вагон и время прибытия, и заснула уже по-настоящему крепко, и мне снился корабль, рассекающий снега Беловежской пущи, или как там он назывался, этот лес, и Овадья на мостике, завороженно смотрящий вдаль». «В монастырь… — говорил он штурману, — в Оптимальное пусто…»…

Проснувшись уже на подступах к Москве, часа полтора я с наслаждением слушала, как баба-соседка, та, что давала мне зеркальце, рассказывала мужичку у окна:

— А у нас председатель был… Говорили — блядун, а он просто добрый был. В деревне мужиков же совсем не осталось, так он баб очень жалел, добрый был… Ну и на него счетовод колхозный бумагу написал. Из ревности. Ну и посадили… Отсидел он пять лет, вышел… А недочет все ж таки был большой. Большой был на нем недочет, всю жизнь гляди платить… Так ты что думаешь: хуй он его выплатил: умер!»

…На перроне Белорусского вокзала стояли Слава и Борис, один задорный и как всегда, прибауточно-уголовный, другой — молчаливый и окаменелый.

— Ну, Ильи-и-нишна, ну, дае-ете! — приговаривал Слава и все крутил головой и хлопал варежками.

Борис сел в машине сзади и всю дорогу молчал.

Когда в первом часу ночи мы вошли, наконец, в квартиру, в коридоре он сжал мою голову обеими ладонями, разглядывая ссадины и синяки, и с силой, чуть ли не с ненавистью вытолкнул сквозь зубы:

— К чер-рто-вой ма-те-ри!.. К чертовой мате-ри!!!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из «Базы данных обращений в Синдикат».

Департамент Фенечек-Тусовок.

Обращение номер №7.897:

Интеллигентный, слегка игривый баритон:

— Господа, мне уже трижды антисемит угрожал… Вы охрану даете в таких случаях? Нет? Жалко… А на корабль у вас как записаться?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

После новогодних праздников мы уехали в отпуск, домой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Microsoft Word, рабочий стол,

папка rossia, файл israel

«…зима в Иудейских горах… В этом году она дождлива и мягка, холмы в зеленой шкуре шевелятся под облаками, а облака белые, валкие, влажные, неуклюже и быстро переваливают через вершины, стекают в ущелья и там лежат и вздыхают, и копошатся, как бегемоты… От всей этой дождевой благодати в нашем городке цветут все кусты, зеленеет трава, бригада рабочих под управлением садовника разъезжает на грузовике с подъемником и отсекает ненужные ветки здешним деревьям из породы фикусовых — с благородным прямым и гладким стволом и с гривой глянцевых твердых листков…

Холмы под торопливым строем небес ежеминутно меняют очертания, цвет и действо… Солнце ныряет сквозь облако, длинным пальцем дырявя покров над башней Августы-Виктории, и шарит вслепую, ощупывая окрестные сады и оливковые рощи… И с вершины нашей горы на все стороны открывается Божья сцена с такими спецэффектами, что вот стой так с утра до вечера, не шевелясь, боясь пропустить движение малейшей тучки… Каждый вечер я выхожу пройтись и гуляю долго, и дышу глубоко…

Вчера шла в сумерках, потом стояла и глядела: на обрыве посадили ряд деревцев, пристегнули тонкие стволы ремешками, на каждом — табличка: что за дерево, как называется, где произрастает. Я прослезилась, старая кляча, и долго еще смотрела в слезящуюся огнями простертую волнистую даль…