Фэнни Флэгг - Стоя под радугой

Но большинство просто боялись. Они оглядывались и видели, как яркая и сверкающая страна Америка, страна их детства, начала тускнеть и трещать по швам. Хэмм Спаркс отлично знал, как выразить словами их страхи и разочарование. В отличие от остальных кандидатов он единственный, казалось, их понимает.

Как заметил Родни, Хэмм знал, где у народа чешется и как там почесать. И чесал. Он вычерпывал все, что мог, из недовольства и тревог граждан, говорил то, что они хотели слышать. Он расстраивал их и разочаровывал все больше, пугал все больше – и с каждым днем набирал голоса поддержки. Вскоре Хэмма полностью охватила «вашингтонская лихорадка», он был готов на все, лишь бы оказаться в Белом доме. Совершал сделки с теми, с кем вовсе не следовало знаться, а речи его становились все более гневными. Вита предупреждала, чтобы он соблюдал осторожность. Бетти Рэй умоляла остаться дома. Но легче остановить локомотив. Он был не плохой человек, просто опрометчиво амбициозный. Скоро даже ближнее его окружение заволновалось, и Венделл выразил эту мысль лучше всех. Когда на обеде Общества Джона Берча одна женщина от избытка чувств воскликнула, что только Хэмм в силах спасти Америку, Венделл сказал:

– Если она так думает, еще ничего, но если Хэмм начнет в это верить, то держитесь.

Норма сидела в салоне красоты, а Мак обедал в кафе «Троллейбус», как и каждую пятницу. За стойкой, тоже как обычно, мужчины обсуждали политику и Хэмма Спаркса.

– Этот парень опасен, – говорил Мак. – С каждой минутой он все больше теряет голову. Он уже перебудоражил всех злобствующих психов и фанатиков. Если его не остановят, он приведет нас прямиком к политическому экстремизму и охоте на ведьм, и тогда оглянуться не успеешь, как мы окажемся втянутыми в войну с Россией.

– На днях слышал, что его поддерживает Ку-клукс-клан, – сказал Эд.

– Мало ли кто поддерживает, он-то при чем, – сказал Мерл, известный своими ультраправыми взглядами. – Он же заявил в газете, что не имеет к ним отношения.

– Заявить-то заявил, а денежки у них берет, – возразил Мак. – У них и бог знает у кого еще.

– А ты что думаешь, Джимми? – спросил Эд.

Джимми, до сих пор молчавший, тихо ответил:

– Согласен с Маком. Пусть заткнется и прекратит втягивать жену.

– Да как его остановишь? Это ведь свободная страна.

Тут встрял только что вошедший Монро Ньюберри:

– Я с Бобби по телефону болтал, так он говорит, за Хэммом стоят все крупные страховые компании.

Мерл сказал:

– Плевать мне, что болтают газеты, думаю, у него есть шанс победить.

Джимми гневно обмахнул тряпкой стойку, но смолчал.

В трех кварталах от «Троллейбуса», в салоне красоты Тот Хутен, о политике не говорили. Бетси Докрилл, вылезая из-под сушки, сообщила:

– В универмаге Монтгомери распродажа пончо. Я сразу два купила, такие дешевые.

– Да, неплохо, если у тебя есть время красоваться в пончо. – Тот сняла с головы Бетси сетку. – А тут в магазин сбегать некогда. А до дому вообще без ног добираешься.

– А ты устраивай себе выходные.

– Устраивала бы, коли могла бы. – Тот покосилась в сторону Дарлин, двадцатипятилетней дочери.

Бетси поняла намек. Дарлин была далеко не семи пядей во лбу, в салоне ее одну не оставишь, кто-то должен присматривать, чтобы она чего не натворила с прическами клиентов. У Тот и так выплаты по страховке были выше неба.

Норма с накрученными на бигуди волосами сидела в соседнем кресле, листая журнал. Она глянула на Тот, жадно затягивавшуюся сигаретой:

– Думаешь, Элизабет Тейлор счастлива?

Тот выдохнула дым.

– Она щеголяет в бриллианте размером с дверную ручку, с чего бы ей печалиться?

– Просто интересно, принесло ли ей счастье все это: слава, и деньги, и эти мужья.

– Ну, – сказала Тот, – если она при этом не счастлива, пусть со мной поменяется местами. Я бы рехнулась от счастья. Мужиков своих пусть оставит себе, а мне отдаст деньги и это кольцо. Набегалась я между папашей и Джеймсом, не говоря уж о Дуэйне Младшем, как в аду, спасибо, хватит.

– Ох, Тот, ты так говоришь, просто ужас. Поверить не могу, что твоя жизнь настолько кошмарна. Ты никогда не была счастлива?

Тот затянулась в последний раз и вдавила окурок в черную пластмассовую пепельницу. Интересный вопрос, раньше ее никогда об этом не спрашивали. Она подумала.

– Так, давайте поглядим… Скажем, вот свадьба. Кроме того, что папаша нажрался и отрубился и мне пришлось самой вести себя к алтарю, свадьба протекала нормально, пока мы не вышли из церкви на улицу. Тут Джеймсу в ухо залетела рисина: нам же дорогу рисом посыпали. Медовый месяц был погублен с самого начала. Едва мы сели в машину, он начал жаловаться, что в ухе у него звенит. Это ухо сводило его с ума два месяца. Он жутко ослаб, только и делал, что лежал. Три операции, чтобы найти эту треклятую рисину, и горы счетов из больницы.