Александр Петров - Меморандум

Честно говоря, соблазн был очень велик. Но мне чудом удалось выскользнуть из ежовых рукавиц и КГБ, и Компартии, и милиции. Квартиру я тоже получил чудом. Вышла газета с новым постановлением, я со статейкой первым прибежал в районный отдел кооперативного жилья и сразу получил смотровой ордер, выбрал что потише и позеленей и через два месяца въехал в новый дом.

Главк, впрочем, под натиском перестройки вскоре развалился, оставив мне на память квартиру в спальном районе и хорошую запись в трудовой книжке. А еще высокие знакомства помогли организовать и возглавить своё дело.

Оглядываясь на прожитые годы, не устаю удивляться, как же мудро поступила со мной судьба, бросая с места на место, сталкивая с разными людьми от симпатичного бомжа до отвратительного начальника главка, посылая на мою некогда буйную головушку опасные приключения, титанические трудности и милость начальства.

Когда я припадал к единственном верному мне существу женского пола — печатной машинке «Эрика» — писал очередной «шедевр беллетристики», не было у меня недостатка в сюжетах, не надо было мне что-то сочинять — вспомни свои приключения, слегка освети их внутренним сиянием, нисходящим с небес, — и вот готовая книга аккуратной стопой исписанной бумаги ложится на своё законное место — в ящик стола.

И как-то не приходилось мучиться от невостребованности моих книг, в конце концов, у многих коллег по писанине была подобная судьба, и они меня успокаивали: невозможно стать писателем без гонений и отказов, а еще лучше посидеть в тюрьме, психушке или в ссылке. Одна мысль всегда утешала: если Господь так настойчиво ведёт меня по жизни, если дает вдохновение, значит когда-нибудь эти машинописные листы станут востребованы и превратятся в книги, которые станут читаться кем-то и где-то — неважно! — главное, для душевной пользы.

И еще одно событие очень обнадежило: о нет, не оставлен я попечением свыше, мой светозарный Ангел, мой святой Алексий Человек Божий ведут моё вопиющее уродство к великому беспредельному совершенству.

На дворе, а также внутри жилых и нежилых помещений, в социуме, в гуще народных масс, творческой и научной интеллигенции — происходила революция девяностых годов ХХ века.

Народ расслоился на два лагеря: бандиты и жертвы. Разумеется, вступил я в ряды жертв, потому как «пивом не торгую и мзды не беру» и уж тем более не стану защищать наворованное с помощью смертоубийства ближних своих. Главк мой к тому времени был разграблен первыми и отдан на разграбление вторыми. Тогда я объединился с товарищами по несчастью и стал заниматься тем, что умел: строил объекты жилищного, промышленного и социального назначения, в сотый, в тысячный раз поминая добрым словом покойного отца и Димыча, которые сделали меня созидателем в самом высоком смысле слова.

Только не важно чем ты зарабатываешь деньги, если твой заработок превысил три сотни долларов, на пороге офиса появлялись плечистые парни в спортивных костюмах и заботливо предлагали за какие-то тридцать процентов от прибыли защищать тебя от жестокого произвола, царящего в стране. Ко мне в кабинет спортивные юноши приходили трижды, назначали встречу, на которую я приезжал на модном тогда шестисотом мерседесе вместе со старшим офицером безопасности в отставке, и нам как-то удавалось вежливо убедить представителей организованной преступности оставит нас в покое. Одно «но» — перед встречей я заходил в церковь и заказывал сорокоуст с нашими именами, что придавало нашему настроению устойчивый оптимизм, а словам — огромный логический вес.

Тем временем на меня сыпались сообщения: Серегу застрелили у дома, Мишку взорвали в машине, Людка умерла от сердечной недостаточности, Вовка помер от цирроза печени, по ночам я слышал пистолетные выстрелы и автоматные очереди, завывания милицейских сирен и далекие взрывы, а утром, спеша на работу, проходил мимо сожженных обменников, лавчонок, россыпи гильз, луж крови, бледно-желтых трупов, окруженных милицией. Нет, нет, а страх пронзит острой иглой затылок, невольно зашевелятся волосы на макушке, залетит в голову непрошенная мысль: сегодня он, а завтра можешь быть и ты.

Тогда в ближайший временной просвет убегал я от смертельной суеты в мирную тишину храма Божиего, и всегда находил там покой и уверенность в завтрашнем дне. Как все в моей жизни, вера моя имела весьма волнообразный вид, то есть, то крепла, то почти исчезала, вот и мои отношения с Церковью трудно назвать простыми. Только однажды повторилось нечто уже бывшее и на этот раз окончательно разрешило мои сомнения.