Джек Керуак - Ангелы Опустошения

– Поехали все ко мне…

Время летит а мы торчим как вдруг заходит Ирвин, везде он появляется с этими своими большими глядящими глазами, как призрак, почему-то мы знали что он сюда придет (всего в паре кварталов), его не избежать.

– Вот вы где, чтение кончилось, мы все едем на большую вечеринку, а вы чем занимались? – а за спиною у него на самом деле Лазарь —

Лазарь просто поражает меня на вечеринке – Это настоящий особняк черт-те где, с библиотекой обшитой панелями содержащей в себе рояль и кожаные мягкие кресла, и большая комната с канделябрами и старыми полотнами, камин со сливочным мрамором и с подставками для дров из чистой латуни, а на столе громадная чаша пунша и картонные стаканчики – И во всей этой болтовне и оре типичного позднего коктейля стоит Лазарь весь сам по себе, в библиотеке таращась на портрет маслом девочки лет 14-ти, спрашивая элегантных педиков что стоят рядом: «Кто она, где она? Можно мне с нею познакомиться?»

Тем временем Рафаэль опускается на кушетку и выкрикивает собственные стихи «Рыба-Будда» и т. п. что у него в кармане пальто – Я прыгаю от Иветты к Дэвиду к еще одной девчонке обратно к Иветте, по сути в конце концов снова показывается Пенни, сопровождаемая художником Левеском, и попойка становится шумнее – Я даже болтаю немного с поэтом Рэндаллом, обмениваясь взглядами на Нью-Йорк – Заканчиваю опрокинув чашу с пуншем себе в стаканчик, неимоверная задача – Лазарь изумляет меня еще и тем как незаинтересованно он прошел проездом через всю ночь, ты такой разворачиваешься а у него напиток в руке, и улыбается, но не пьян и ни слова не говорит —

Диалог на таких вечеринках всегда один большой гвалт который подымается к потолку и кажется сталкивается и громыхает там, когда закрываешь глаза и прислушиваешься получается «Бваш бваш трах» поскольку каждый старается подчеркнуть свой разговор рискуя быть прерванным и заглушенным, в конце концов становится еще громче, напитки не истекают, закуски уничтожаются а пунш вылакан жадно болтающими языками, наконец она вырождается в состязание по крику и как всегда хозяин начинает волноваться насчет соседей и его последний час тратится на то чтобы вежливо прикрыть гулянку – Всегда находятся запоздалые отставшие крикуны, т. е. мы – последних гуляк всегда нежненько выпроваживают – как в моем случае, я иду к чаше с пуншем чтоб вывалить ее себе в стаканчик но лучший друг хозяина деликатно извлекает чашу у меня из рук со словами «Она пустая – а кроме этого гулянка окончена» – последняя кошмарная сцена изображает тусовщика набивающего карманы дармовыми сигаретами щедро оставленными в открытых ящичках тикового дерева – Этим занимается Левеск-художник, злобно оскалившись, художник без гроша, сумасшедший, все волосы у него сбриты до кобылячьей минимальной щетины и весь покрыт коростой и синяками оттого что напился и упал вчера ночью – Однако в Сан-Франциско лучший художник —

Хозяева кивают и подстраховывают нас до самой садовой дорожки и мы все с криками идем прочь пьяной поющей шарагой состоящей из: Рафаэля, меня, Ирвина, Саймона, Лазаря, Дэвида Д’Анджели и Левеска-художника. Ночь только началась.

Мы усаживаемся на бордюр а Рафаэль заваливается садясь по-турецки прямо на дорогу лицом к нам и начинает говорить и жестикулировать в воздухе теми руками – Некоторые из нас сидят скрестив ноги – Долгую речь произносит он в которой слышится пьяное торжество, мы все пьяны, но в ней еще все равно есть это птичье-чистое Рафаэлево торжество но вот подходят легавые, и подтягивается патрульный крейсер. Я поднимаюсь и говорю

– Пошли, мы слишком шумим, – и все идут за мной следом но фараоны наезжают и хотят узнать кто мы такие.

– Мы только что вышли вон с той большой вечеринки вон там.

– Так вы слишком сильно шумели – Нам три звонка от соседей поступило.

– Уже уходим, – говорю я и поворачиваюсь идти, а кроме этого полицейские теперь начинают врубаться в большого бородатого Ирвина Авраама и в спасенного благородного на вид Дэвида и в сумасшедшего горделивого художника а затем они видят Лазаря с Саймоном и приходят к выводу что это будет чересчур для их участка, а так конечно и оказалось бы – Я хочу научить своих бхикку избегать властей, как написано в Дао, это единственный путь – Это единственная прямая линия, насквозь —

Теперь мы владеем миром, мы покупаем вина на Маркет-стрит и все ввосьмером запрыгиваем в автобусы и пьем там сзади и слезаем и идем крича вниз по самым серединам улиц с большими долгими разговорами – Забираемся на холм и длинной тропой и вверх до травяного тротуара на вершине с которой открывается панорама огней Фриско – Сидим в траве и пьем вино – Все болтаем – Затем до фатеры этого мужика, в дом со двором, большой хай-фай электромагнитный пу-бах здоровенный фонограф и они с гулом запускают здоровенные номера, органные мессы – Левеск-художник падает а думает что его ударил Саймон, и плача приходит нам пожаловаться – Я начинаю плакать из-за того что Саймон кого-то ударил, все это пьяно и сентиментально, Дэвид в конце концов уходит – Но Лазарь «это видал», видел как Левеск упал и ударился, и на следующее утро оказывается что никто никого не бил – Вечерок отчасти глуповатый но полный торжества которое наверняка было пьяным торжеством.