Джек Керуак - Ангелы Опустошения

«Ей-богу подстригусь у себя в номере, – говорю я, – и сделаю так чтоб это было нечто – Потому что первым делом я нагряну в этот отэйный сладкий саксофонный „Погребок“». Где немедленно влезу в воскресный дневной сейшак. О они все там будут, девчонки в темных очках и блондинки, брюнетки в симпотных пиджачках под боком у своего мальчонки (Мужчинки) – поднимая стаканы с пивом к губам, всасывая сигаретный дым, биясь под биение бита Брю Мура [50]совершеннейшего тенор-саксофона – Старина Брю будет торчать по брюту, да и я тоже – «Постукаю ему по ногтю на ноге, – думаю я – Послушаем чего певцы нам сегодня скажут» – Поскольку все лето я обеспечивал себя собственным джазом, распевал на дворе или в доме по ночам, где бы то ни было мне надо услышать какой-нибудь музыки, увидеть как льет в ведро Ангел, по каким лестницам спускается она, и с отэйными джазовыми днями в ночном клубе Мори О’Тэй все о’кэй – музыка – Поскольку все эти протокольные хари только сведут тебя с ума, единственная истина это музыка – единственное значение без значения – Музыка сливается с сердцебиенной вселенной и мы забываем бит мозга.

Я в Сан-Франциско и я приму его в себя целиком! Невероятно то что я видел.

Я проваливаю с дороги двоих филиппинских джентльменов пересекающих Калифорнию. Валю проездом в отель «Белл», рядом с китайской спортплощадкой, и вхожу вовнутрь снять себе номер.

Служитель немедленно без лишних слов вдруг старается мне угодить, в холле сидят женщины и сплетничают по-малайски, я содрогаюсь от мысли что за звуки донесутся в окно со двора, все такие китайские и мелодичные, я слышу даже припевы французской болтовни, от хозяев. Попурри гостиницы номеров в темных ковровых вестибюлях, и старые скрипучие ночные ступеньки и мигающие настенные часы, и 80-летний согбенный мудрец за узорной решеткой, с открытыми дверями, и кошки – Служитель приносит мне обратно сдачу пока я жду с ожидающе приотворенной дверью. Вытаскиваю крохотные алюминиевые ножнички которыми и пуговиц-то со свитера не срезать, но все равно режу ими себе волосы – Затем изучаю что получилось в зеркалах – О’кей, потом иду-таки бриться. Приношу горячей воды и бреюсь и подравниваюсь а на стенке голый календарь с девчонкой-китаянкой. Очень он мне пригодится. («Что ж, – говорил один бич другому в варьете, два англичашки, – я ее имаю счас».)

В жарких язычках пламени.

Выхожу и пускаюсь по улице перехожу на Коламбус и Кёрни, рядом с Пиратским Берегом, и бродяга в длинном бичевском пальто выпевает мне

– Когда мы в Нью-Йорке переходим улицы мы их переходим! – Не хрен мне тут ждать! – И оба мы рвем через дорогу и перебегаем прямо среди машин и перепуливаемся фразами про Нью-Йорк – Потом я добираюсь до «Погребка» и запрыгиваю в него, крутые деревянные ступеньки, в обширном зале погреба, сразу направо комната с баром и эстрадкой-отэем где теперь когда я возвращаюсь Джек Мингер дует в трубу а у него за спиной Билл безумный светловолосый пианист знаток музыки, на барабанах тот грустный паренек с потным симпатичным лицом у которого такой безрассудный бит и крепкие запястья, а на басу я не могу разглядеть кто там покачивается в темноте с бородой – Тот или иной чокнутый забулдыга – но это не сейшн, это постоянная группа, еще рано, вернусь попозже, я уже слышал все идеи Джека Мингера до единой и у него одного и вместе с группой, но сначала (пока я просто сунулся в книжную лавку оглядеться) (и девушка по имени Соня симпатично подошла ко мне, лет 17-ти, и говорит: «О ты знаешь Рафаэля? Ему деньги нужны, он ждет у меня дома») (а Рафаэль это старый мой нью-йоркский кореш) (а еще про Соню будет потом), я туда вбегаю и уже собираюсь развернуться и свингануть оттуда как вижу кошака похожего на Рафаэля, в темных очках, он под самой эстрадой разговаривает с какой-то чувихой, поэтому я подбегаю (быстрыми шагами) (чтобы не лажать бита музыкантам пока те лабают себе дальше) (какую-то песнюшку типа «Слишком рано» [51]) смотрю прямо вниз убедиться что это Рафаэль, едва не опрокидываюсь, глядя на него вверх тормашками, пока он ничего не замечая болтает со своей девчонкой, и я вижу что это не Рафаэль и обламываюсь – Поэтому трубач играющий соло недоумевает что это такое он видит, издавна зная что я вечно сумасшедший, вбежал вот поглядеть на кого-то вверх тормашками а затем выбежал – Я несусь в Чайнатаун пожрать и возвращаюсь на сейшн. Креветки! Цыпленок! Свиные ребрышки! Захожу к Сунь Хён Хуню и сажусь там у их нового бара заказываю холодного пива у невероятно чистоплотного бармена который не перестает протирать стойку и полировать стаканы и даже промакивает пару раз под моим пивом и говорю ему