Дибаш Каинчин: У родного очага

Ну, товарищи, достижения достижениями, но пора спуститься и на землю. Не будем думать, что если бы не мы, то и солнце не взошло бы. Посмотрим лучше на наше положение. А положение наше трудное, товарищи. Трудное и серьезное. Нет, нет, не так, — страшное, товарищи, катастрофическое!

Впереди такая зима, а у нас кормов мало, мало кормов, товарищи. Нынче засуха была. Да что там, объективных, субъективных причин хватает, вы все знаете, и мне их нечего перечислять. И зерна, фуража нынче тоже мало. Боюсь, товарищи, боюсь. Страшно… От мыслей и тревог еда в рот не идет, сна нет. Страшно, страшно, — ведь сами видите, какая зима пришла. Рано ударила по нам, и снегу уже по брюхо лошади. На небе не исчезает снеговая дорожка, значит, еще навалится. Как быть, товарищи, как? Что делать? Поймите, если давать скоту как положено, от наших кормов через месяц и былинки не останется. Полные долины скота. А наши и так тесные пастбища — под метровым снегом. Вот попробуй, вызимуй!

Двое суток объезжал фермы и чабанские стоянки. Бата-а! Корова снег не подгребает, хотя сама готова и кору с дерева глодать, стоит и только мычит. А овца, она, милая, и хотела б добыть себе коры, но снег-то какой! Вроется овца в него по самые уши, а до травянок еще полметра снегу. А догребет до земли — там две-три былинки. А силы она сколько потеряла из-за этих жалких былинок! Так и стоит она, бедная овца, наша кормилица, застряв в снегу — того и гляди задохнется там. Горе, товарищи, горе! Скот голоден, скот холоден! Скот мычит, скот блеет! Снег, товарищи, снег! А что скот будет есть в снегу? Уже и там и тут почудился падеж. А подумайте, ведь пока еще осень, сытая осень! А что дальше будет! Что? Что?

По-моему, мы сейчас заняты только тем, что точим свои ножи, — обдирать шкуры с падали. Ну, вправду, посмотрите, что мы делаем с кормами, которых и так хватает разве лишь понюхать. Что делаем, говорю!

Если так пойдет дальше, то нас, бестолковых, и в черти не примут на том свете. Вы, люди, живущие тут, подорвете всего за год всю колхозную экономику и останетесь у разбитого корыта, а я, как башлык, как ваш голова, отвечая за все… куда я пойду, вы сами знаете.

Итак, что мы сделали со своими кормами? Начиная с осени, потравили, стоптали, забодали скотом. Значит, хорошие мы, настоящими хозяевами становимся, значит, идем на улучшение. Зароды в Чертовых болотах потравили коровы, в Ак-Сале — овцы, а зароды возле деревни похожи на грибы — вот-вот свалятся. Ну, что это? Что? Как это пережить? Как пересилить? И где только у нас стоят зароды целые, нетронутые? Вот сидит чабан Ынабас. Трое суток гулял в деревне, а отара его трое суток ночевала в зародах в урочище Кош-Арка! И зачем глаза наши терпят вот таких, за что мы их милуем? Надо гнать таких из колхоза. Пусть идет на все четыре… А после и запах его смыть — вот как! А за потравленное сено надо отобрать у него одну корову… Ой горе, горе, к чему нам его корова, нам сена нужно, сена!

В прошлые годы были молодцы, которые на санях воровали сено, как говорят, «дугами косят по белому снегу». Таких заранее предупреждаем — пусть даже и во сне об этом не думают. Попадутся — тюрьма! Тюрьма — и никакого разговору!

Шел я недавно мимо сарая старой Капщык и слышу: «Что-то у моей Комолой сегодня брюхо большое и молока прибавилось, видимо, в колхозном зароде ночевала…»

Вот про что нельзя не говорить: вы все ездите по урочищам, и каждый из вас с глазами, с ушами, и вы видите, что скот стоит в колхозном сене. Почему бы вам не отогнать его, не прикрикнуть? Пожалуйста, не думайте, что сено только мое, председательское, да еще бригадирское и фуражирское. Это сено ваше, товарищи, наше! Еще… еще… ы-ы… давно я собираюсь… вот я тебе!.. Люди, в самом деле, где стоит зарод этого Тылыра? Скажите, люди? Мне скажите! Завтра же доберусь до его зарода со спичкой! Пусть его корова останется голодной. Пусть ребятишки его сидят без молока. Пусть меня самого за это привлекут к уголовной ответственности. Пусть, пусть! Сколько я его, Тылыра, умолял, сколько упрашивал? Я свою жену столько не уговаривал, когда сватал. А косил ли Тылыр колхозу хоть день за это длинное, как год, лето? Ну, кто видел, люди? Пусть не признает председателем меня, но у меня есть еще имя человека, есть имя мужчины! Сколько можно бить ему челом? Сколько? Хоть ему говори, хоть горе. От горы хотя бы эхо услышишь… Нет, нет, не трожь мою собаку, не трожь!

А для Йеспека, который работал на стогомете, чего можно пожалеть? Как бы ни было нынче с кормами, а он пусть получает свое сено, заработанное за лето, в натуре. И не только пусть получает, а надо дать ему трактор, чтоб привезти, да еще людей выделить, чтоб помогли погрузить, да еще я сам прикажу фуражиру выбрать для Йеспека зарод хороший, зеленый. Кто видел, чтоб он хоть день пропустил за лето, не вышел на работу? Когда он не выполнял норму? А для своей коровы поставил всего два навильника, — я видел.