Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

Не заботясь о последствиях, он высказал вслух то, о чем задумывался тысячу раз.

Диана прошла к двери, открыла ее и остановилась на пороге:

— Ты правда хочешь знать?

— Да.

— У тебя член немного изогнутый, скривленный влево, — ты единственный из всех моих знакомых, у кого он так устроен, — и у меня от этого совершенно невероятные ощущения.

С этими словами она оставила Фреда в одиночестве — довольного, переполненного счастьем на ближайшие три недели.

В любовной игре Ева всегда была стороной, которая разжигала желание, подталкивая мужчину к дальнейшим действиям.

В тот вечер на вилле в Кнокке-ле-Зуте Квентин перехватил у нее эту роль. Неопытный, пугливый, податливый и уклончивый одновременно, он довольствовался уже тем, что находился с ней рядом, — у него было гармоничное, удлиненное, великолепно сложенное тело, которое выигрышно подчеркивали рубашка и брюки в обтяжку, живой, а временами томный взгляд, молчаливый, а потом вдруг обретающий красноречие; в его миндалевидных глазах сменяли друг друга противоречивые чувства: страх, желание, безнадежность, бравада, сладострастие и растерянность.

Еву поставило в тупик то, что она оказалась в положении своих пожилых любовников. В исполнении Квентина это поведение кошечки, которая как бы и хочет отдаться, но не отдается, показалось ей немного смешным. Тем не менее это работало, потому что ее потянуло к нему.

Поддастся ли она на эту манипуляцию?

Вот уже два часа, с тех пор как он неожиданно возник из темноты, Квентин и Ева болтали, выпивали — в общем, ходили вокруг да около.

Когда он только влетел в прихожую, Ева оценила его смелость, ее тронуло желание пополам с испугом, озарявшие его румяное лицо. Раздумывая, не отослать ли его развлекаться с ровесницами, она долго разглядывала его молча и решила все-таки позволить ему войти. Квентин давал ей в руки великолепный козырь, чтобы укрощать, запугивать и подчинять своей воле неверного любовника.

Теперь, когда дело шло к полуночи, Филипп наверняка уже вернулся к супружескому ложу, так что этого предлога у Евы больше не было. Если она оставляет Квентина, то делает это для себя самой.

Некоторое время она притворялась, что ей непонятна немая мольба этого мальчишки — остаться с ней, целовать ее, сжимать в объятиях. Приложив некоторые усилия, она умудрялась мило болтать с ним о всякой всячине: об учебе, телефильмах, спорте, любимых песенках… Иногда она вовсе не слышала, что он ей отвечает: она вглядывалась в его мягкие яркие полные губы, удивлялась, какие у него длинные ресницы, рассматривала нежную шею бархатного, как золотистое масло, оттенка.

А Квентин бросал на нее откровенные взгляды, в которых сквозило восхищение, но тут же отводил глаза, как только она это замечала.

Когда пробило двенадцать, Ева вздрогнула. Квентин тоже. Что они делают здесь вместе? Пора было определяться. Начиналась особая, спонтанная часть ночи, свободная от светских приличий. Гулкие удары колокола отзвучали над городком и уплыли вдаль, в бескрайнее море.

Ева трепетала. Она знала, что он передал инициативу ей, что сам он не осмелится. С ним ей придется играть мужскую роль.

В комнате повисло напряжение, которое чувствовалось даже физически; темнота превращала ее в такое место, где возлюбленные могут соединиться; тишина, казалось, так и гудит от их мыслей, порывов, вожделения и страхов.

Ева понимала, что должна что-то предпринять, не важно что, просто чтобы снять это напряжение, когда оба желают друг друга до дрожи.

Она подняла на него глаза. Он выдержал ее взгляд. Он бездействовал, но как бы молча взывал к ней: «Ну давай же, я согласен!»

Ева-то привыкла, что мужчины сами приближаются к ней, протягивают руки навстречу, а ей надо только согласиться, и ей казалось обидным иное развитие событий, будто она потерпела поражение, так что она не двигалась с места.

Хочет ли она его? Конечно же да. По миллиону причин. Он вовсе не был… неприятным, и, распахнув ему объятия, она отомстит его отцу, который осмелился отшвырнуть ее, словно ненужную вещь. Этим романом она перечеркнет и свой возраст, доказав Филиппу, что она — еще в лагере молодежи, как его сын, — бесконечно далеко от шестидесятилетних вроде него. Будет ли это аморально? Задав себе такой вопрос, она решила, что это просто великолепно — беспокоиться о приличиях, в то время как Филиппу плевать на все правила и он обманывает и жену, и любовницу. Чего церемониться с таким типом! Так что можно действовать!