Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

Ксавьера, укрывшись за лилиями и гладиолусами, расставляла пучки пионов в вазы и наблюдала из цветочного магазинчика за подъездом дома номер восемь, в котором жила пресс-атташе Фаустина Валет, — интересно же знать, сменила ли эта потаскуха любовника. При виде элегантного мулата она скривила губы:

— Ах нет!

Она узнала адвоката Дани Давона, ставшего скандально известным после его выступления защитником сексуального маньяка Мехди Мартена, серийного убийцы девочек, ставшего позором Бельгии.

— Что слишком, то слишком.

По мнению Ксавьеры, Фаустина пересекла красную черту: спать с защитником Мехди Мартена было то же, что спать с самим Мехди Мартеном. К адвокату перестали обращаться. Обслуживать Мехди Мартена, пусть даже в чисто профессиональном плане, означало попытку восстановить его загаженную ауру и самому стать преступником.

— Ксавьера, вы не уезжаете на пасхальные каникулы?

Возмущенная, что ее потревожили, Ксавьера обернулась и гневно взглянула на мадемуазель Бовер:

— Нет, я не могу себе этого позволить.

Ее нахмуренный лоб, суровый взгляд и сдвинутые брови давали понять этой дамочке, что жизнь цветочницы не позволяет расслабиться.

— Выходной день обходится дорого. Цветам невдомек, что такое отпуск: вместо того чтобы отдыхать, они увядают.

Тон ее означал: «Я не убийца цветов, а человек ответственный». Она заключила:

— Так что не будем мечтать о каникулах! Возможно, в другой жизни… Деньги заработать так непросто.

Все сказанное давало покупательнице посыл: «Нет, вопреки квартальным кривотолкам я вовсе не продаю цветы втридорога и не богатею на чрезмерных наценках. Иначе бы я была Крёзом».

И добавила тоном эксперта, изучившего все нюансы своего дела:

— Особенно сейчас!

С самого начала своей карьеры она подпустила это замечание, но с тех пор, как в Европе был объявлен кризис и мировая экономика буксовала, оно производило неизменный эффект.

Мадемуазель Бовер смущенно промямлила:

— Мои поздравления, Ксавьера, даже без отпуска вам удается выглядеть великолепно.

Покупательница восхитилась ровным золотистым тоном ее лица, прекрасно оттенявшим глаза цвета ртути.

Ксавьера с удовольствием вспомнила дни, втайне от всех проводимые каждую неделю с воскресенья до понедельника на Северном море, в кокетливо обставленной хижине рыбака, но поскольку она тщательно скрывала свои маленькие радости, то недоуменно пожала плечами:

— Немного макияжа. Обхожусь подручными средствами.

— Вы счастливица, у вас великолепная кожа!

Хоть комплимент и был приятен Ксавьере, он произвел неожиданное действие: она жутко разозлилась. Кем она себя возомнила, эта Бовер! Какая невыносимая фамильярность! Неужели она должна обсуждать с ней свою кожу, любезничать, улыбаться, угождать… Вот уж нет! Не дождетесь!

— Так вы выбрали себе цветы?

Сказать, что Ксавьера не старалась умаслить своих посетителей, — значит не сказать ничего: она терпела их присутствие, только кусая их и царапая.

Напуганная мадемуазель Бовер указала на вазу:

— Может, взять пионы двух оттенков: розовые и рубиновые?

— Прекрасный выбор.

Она машинально произнесла эти слова, взяв привычку замечать предпочтения своих клиентов, дабы оживление в магазинчике не угасало.

Ксавьера взвизгнула в сторону теплицы, расположенной на заднем дворе:

— Орион, букет!

Оттуда вышел высокий, нескладный, неряшливо одетый старик, тощий, хотя и с брюшком, со всклокоченными волосами, раскрытым ртом и удивленными глазами; было похоже, что его разбудили.

— Букет для мадемуазель Бовер, будь любезен, Орион, пожалуйста.

Он взял протянутый ему пучок и пошел выполнять поручение. Уже в дверях он в неожиданном озарении крутанулся и галантно подошел к покупательнице.

— Как поживаете, дорогая мадемуазель? — радушно воскликнул он.

— Очень хорошо, Орион, очень хорошо.

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее в щеку, и она смущенно вздрогнула.

Ксавьеру позабавил испуг, написанный на лице мадемуазель Бовер, показная добродетель которой не допускала проявлений симпатии. Ориону удалось-таки достигнуть желаемого, и мадемуазель Бовер закрыла глаза, когда он чмокнул ее.

— Наша мадемуазель Бовер всегда свеженькая и нарядная, — выпалил он.

— Спасибо, Орион, спасибо, — бормотала она, желая как можно скорее прервать прилив его любвеобилия.

— Я постараюсь сделать вам самый великолепный букет, мадемуазель. Конечно, он будет недостоин вас, но я приложу все мои силы.