Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

Она не поехала бы к родителям, потому что, хотя она и относилась к ним с почтением, возвращение означало бы для нее откат в прошлое. И к друзьям она тоже не могла податься, потому что до поры до времени держала их тройственный союз в секрете. Отправилась куда глаза глядят? Она не слишком любила случайности и экспромты, во всяком случае длительные, потому что они для нее означали, что она не может справиться с ситуацией. Стала бы она заказывать себе номер в отеле в большом городе, столичном, шумном, где столько всего происходит и где она забыла бы о своих проблемах? Он задумался над этим вариантом…

Конечно, она была способна податься в какой-нибудь город из самых любимых: Санкт-Петербург, Амстердам, Стамбул… Однако, из-за того что она знакомилась с этими городами вместе с ним, ее смутила бы необходимость погружаться в их общее прошлое. Должно быть и другое решение… Батист вплотную приблизился к разгадке, он углядел ее вдалеке, словно прекрасную незнакомку, и пытался окликнуть, чтобы она оглянулась, но у него не выходило. Но где-то это решение было — тут он совершенно уверен — его поджидал еще какой-то важный факт.

Изабель была права: его расследование ухода Жозефины напоминало то, как пишут роман. Эта история обреталась в самой глубине его существа, оставалось просто вызвать ее оттуда. И ничего нельзя было выдумывать, все требовалось просто узнать как есть. Батист не претендовал на функции творца, он считал себя просто археологом — терпеливым трудягой, который откапывает спрятанные сокровища.

Чтобы помочь сознанию спуститься в самые отдаленные уголки его души, он прибегал к своим обычным методам: музыка, сигара.

Растянувшись на софе, он включил через усилители Мессу до минор Моцарта — не то чтобы он хотел ее послушать, он и так знал наизусть каждую ноту — ему нужно было позволить своему сознанию бродить совсем рядом с ней, погружаться в ее хоры, вибрировать вместе со струнами, взлетать на крыльях пения. Месса должна была послужить трамплином для его размышлений.

И Моцарт вошел к нему в комнату, уселся и говорил с ним на своем ярком, непосредственном, многословном и разностороннем языке. И Батист следовал за идеями композитора, продолжал их. Чтобы выйти из-под действия этого колдовства, он вскочил и сменил диск: нужна была какая-то более спокойная музыка, не такая захватывающая, а движущая сила, которая не мешала бы ему думать самостоятельно и свободно. Для такого случая очень подходил Шуберт — с его повторами, паузами, божественными длиннотами; и вот в комнате, расцвечивая воздух причудливыми арабесками, уже звучала соната для арпеджионе, а Батист раскуривал толстую сигару.

Следя за колечками дыма и разогревая себя такими же округлыми и причудливыми мелодиями, он снова стал размышлять. Так куда мог бы скрыться персонаж по имени Жозефина?

Снова где-то в глубине его сознания забрезжил ответ, но он не мог уловить его очертания, ухватить его суть. Тем не менее он знал, что скоро сможет его нащупать.

Наконец сказалось общее действие музыки и табака: его резко потянуло в сон, это было острое желание, внезапное, как удар по голове. «Главное — не сопротивляться».

И он погрузился в сон.

Через несколько минут он проснулся, размахивая над головой свежей идеей, словно ныряльщик, который появляется из глубины вод с желанной жемчужиной: Жозефина ждет его в Ирландии.

Он бросился в спальню, но будить Изабель ему не пришлось: она уже собирала дорожные сумки.

— Что ты делаешь? — воскликнул Батист.

— Собираю тебе и мне багаж в дорогу.

— Зачем?

— Чтобы отправиться в то место, которое ты мне сейчас назовешь.

Он улыбнулся, восхищенный ее оптимизмом:

— Жозефина поехала в Корк, в Ирландию. Остановилась в семейном пансионе.

Самолет доставил их в страну клевера, до Корка был прямой рейс. Изабель должна была впервые ступить на землю кельтов: она была взволнована и сосредоточена на главной цели их путешествия — отвоевать Жозефину. Батист же с каждым шагом все больше проникался уверенностью, что он не ошибся.

«Ни разу ни один из моих персонажей мне не солгал. Персонажи вообще меня не обманывают, просто иногда я сам ошибался, останавливался на полдороге, не делал достаточно шагов им навстречу, довольствуясь взглядом издалека». Над Северным морем Батист объяснял Изабель свою теорию «доказательства сном», это был один из его писательских принципов: он считал, что наваливающийся сон ведет к истине. Он всегда пользовался этим ходом. Как только он осознавал существование персонажа, обрисовывал его себе в общих чертах, начинал его слышать, он на несколько мгновений засыпал, чтобы проснуться уже с ним рядом. С самого начала его писательской карьеры бог Гипнос частенько брал за руку Батиста, чтобы он расстался с реальностью и ее фактами, а обратился вместо этого к сути вещей, к самым важным истинам, таящимся в его воображении.