Эрик-Эмманюэль Шмитт - Попугаи с площади Ареццо

— Я могу тебе в этом помочь?

Альбана задумалась, чтобы ответить на этот вопрос честно, а потом заключила:

— Да, можешь.

— А как?

— Расскажи Квентину, что я сделала.

Воцарилась тишина. Патрисия поцеловала дочку в лоб и прошептала:

— Это было из-за него?

Альбана опустила голову в знак согласия.

Патрисия вздохнула. Может, ей не обязательно отказываться от Ипполита?

— Ты любишь этого мальчика?

— Да.

— А ты знаешь почему?

— Нет.

— Если мы знаем, почему кого-нибудь любим, то, значит, мы не любим.

Альбана нахмурилась, увидев, что мать пытается давать ей советы в этой области.

— Милая, раз мы с тобой все равно сидим вдвоем, я воспользуюсь случаем и расскажу тебе, что происходит в моей жизни.

— А в ней что-то происходит?

— Очень даже.

И Патрисия рассказала дочери о своей встрече с Ипполитом. Она не стала вдаваться в детали, но и не скрыла, что они стали любовниками и не могут обходиться друг без друга. Альбана была так удивлена, что даже забыла похихикать; на месте матери, от которой она давно не ждала никаких сюрпризов, обнаружилась незнакомка, шаловливая, живая, чувственная. Альбана не отдавала себе в этом отчета, но такое превращение вселило в нее надежду. Если Патрисия, которой уже стукнуло сорок, при таком невнимательном отношении к себе, вызывала у кого-то восхищение, то и ей можно было пока подождать с мыслями о самоубийстве.

В результате Альбане даже понравилось материно приключение. Она не осуждала, что та выбрала в качестве объекта городского садовника, — наоборот, то, что мать сумела привлечь такого красавца, на которого засматривались все женщины, было особой доблестью в ее глазах. Захваченная своим рассказом и вниманием дочери, Патрисия все больше распалялась и уже не скрывала восторга, который вызывал у нее этот мужчина. Сначала Альбана представляла себе Ипполита как еще одного Квентина. Но потом, когда Патрисия рассказывала о его поведении и реакциях взрослого мужчины, уравновешенного и в то же время страстного, Альбане пришлось признаться себе, что их подростковая любовь была куда более сложным мероприятием: ни она, ни Квентин не умели бороться со своим настроением, нетерпением и запальчивостью.

— Ты меня с ним познакомишь?

— Я ему позвоню.

Уже на пороге Патрисия остановилась:

— Прости меня, я повела себя как эгоистка, когда рассказывала тебе о своих делах. Ты же еще до того поручила мне одно дело: ты хотела, чтобы я поговорила с Квентином.

Альбана кусала себе губы, видно было, что она колеблется, а потом девочка с улыбкой объявила:

— Не надо. Вообще-то не надо.

Патрисия поняла эту улыбку как признак излечения. Неужели ее дочь перестала надеяться, а значит, и страдать?

Два дня спустя Ипполит позвонил к ним в дверь — он пришел знакомиться.

Патрисия в очередной раз велела Альбане выйти из комнаты — за последний час она попросила об этом дочь раз шесть — и открыла Ипполиту. Для нее эта встреча означала легализацию их отношений: в этом возрасте жениха знакомят прежде всего со своими детьми, а уж потом с родителями, и она таким образом показывала Ипполиту, что относится к нему серьезно.

Садовник, верный своему обыкновению, принес ей чудесные цветы: на этот раз это были белые орхидеи с багровыми серединками. Он не поленился сбегать за ними в магазинчик Ксавьеры.

Патрисия обняла его и оробела, услышав за спиной шаги дочери.

Появилась Альбана, в мини-юбке, на высоченных каблуках, в полупрозрачной блузочке, демонстрирующей ее стройное юное тело с изящной грудкой. Когда она подошла ближе, обнаружился еще и яркий макияж: глаза были подведены карандашом, губы сильно накрашены. Ее золотистая кожа была усыпана блестками, привлекавшими внимание к щекам и шее, а кроме того, к бедрам и груди.

Патрисия никогда не видела дочь в таком наряде — настоящая женщина-вамп.

— Добрый вечер, — пробормотала Альбана, компенсируя смелость своего одеяния смущенным поведением.

Удивленный Ипполит улыбнулся ей и подошел к ней с дружеским поцелуем. Альбана хихикнула.

Патрисия решила, что сегодня не будет делать ей замечаний: главное, чтобы этот вечер прошел хорошо.

Они сели в гостиной. Патрисии с Ипполитом, которые уже привыкли находиться в этой квартире вдвоем, казалось, что они теперь демонстрируют свои отношения на публике; то, что они называют друг друга на «ты», их взгляды, их жесты вдруг показались им подозрительными, наигранными. Под взглядом этой девочки они как будто разыгрывали свою собственную жизнь, а не проживали ее. Но Альбана, кажется, не замечала их неловкости: она щебетала, вмешивалась в разговор, самым неожиданным образом рвалась помочь маме подавать аперитив и еду, вовсю старалась привлечь внимание. Вскоре Ипполит и Патрисия решили помолчать и дать высказаться девочке, раз она явно была в ударе.