Дональд Томас - Белый отель

Затем, весной 1934 года, Виктор написал из Киева, что жить там стало намного лучше. Время неурожаев прошло, люди больше не голодают. Ему предложили поставить «Бориса Годунова», и он выдвинул условием своего согласия, что на роль Марины пригласят ее. Он с нетерпением ждет с ней встречи. Дело в том, что теперь, когда он может пригласить ее с чистой совестью, он хотел бы предложить ей руку и сердце. Это не порыв, а тщательно обдуманное решение. В те дни в Милане ему с ней было так хорошо, как ни с одной из женщин, за исключением Веры и его первой жены. Он уверен, что Вера тоже желала бы этого. Разве она не просила ее присматривать за ним в ее отсутствие? Маленький Коля растет капризным и непослушным, ему просто необходима настоящая мама. Мать Виктора не жалеет сил, но она стара и хочет провести остаток дней в деревушке, где родилась и прожила всю свою жизнь. Она тоскует по дому, как могут тосковать только малые дети и старики. Но он не хочет, чтобы Лиза думала, будто он просит ее из чисто практических соображений. Ему кажется, они стали очень близки после стольких лет переписки, но он тоже стареет, а жизнь слишком коротка, чтобы полагаться на письма... Если она согласится выйти замуж за того, кому уже рукой подать до старости, он будет более чем счастлив.

Все невротические симптомы и галлюцинации, от которых когда-то страдала Лиза, оказались спрессованными в один-единственный день. Она слонялась по квартире как во сне – забрела в спальню с кувшином, который хотела отнести на кухню, лила молоко в сито, думая, что это кастрюля. Она не знала, что делать, и не было никого, кто помог бы ей принять решение, кто был бы ей достаточно близок, чтобы поговорить с ним об этом. Все было за то, чтобы сказать «да». Ей нравился Виктор, она восхищалась им. Ее сердце сжималось от любви и сострадания к маленькому мальчику, оставшемуся без матери. Ее собственная жизнь, несмотря на множество знакомых и нескольких подруг, впрочем не особенно близких, становилась все более одинокой.

Вдобавок ко всему в городе начались беспорядки. Несколько дней она слышала отдаленный грохот перестрелки, и ей казалось, что она снова в Одессе начала века. Отовсюду поступали гнетущие новости, и было похоже, что политическая обстановка станет еще хуже.

Три ночи подряд ей снились дети, и она восприняла это как знак того, что ей надо поехать и стать матерью для маленького сына Веры. Но сумеет ли она это сделать? И достаточно ли она любит Виктора? Ясно, что она не любит его так же сильно, как любила Алексея или даже своего мужа. Тем не менее, снова и снова перечитывая письмо, она почувствовала, что стала любить его чуть больше, ее сердце начинало трепетать при мысли о нем.

День проходил за днем, неделя за неделей, а она все медлила с ответом. Она измучилась от собственной нерешительности, терзаясь ею каждое мгновение дня – и большую часть ночи. Однажды она до вечера просидела в церкви, но вышла, нисколько не приблизившись к ответу. Боли возобновились в полной мере; она едва могла дышать. У нее появилась дикая мысль поехать на Берггассе, постучать в дверь Фрейда и броситься к его ногам. Она спросит его о чем-нибудь, не относящемся к делу, и будет строить свой ответ Виктору в зависимости от того, что он ей скажет – «да» или «нет».

Как-то утром из старенького рояльного табурета она извлекла партитуру «Евгения Онегина» и сыграла несколько пассажей. Затем, поскольку времени у нее было более чем достаточно, принялась сочинять ответ, подражая письму Татьяны к Онегину. Пусть рифмы приведут ее к правильному решению, говорила она себе. Она писала и черкала целый день, и, как раз после полуночи, получилось следующее...