Дональд Томас - Белый отель

Так было с ее рассказом о связи с А., студентом, в которого она была влюблена в Петербурге. Вначале она сообщила мне о нем лишь самые обыденные факты: например, что он учился на философском факультете, происходил из обеспеченной консервативной семьи, был на несколько лет старше ее и т. п. Она настаивала на том, что у них были «белые» отношения. Меня поразило использованное ею прилагательное, и я спросил, что у нее ассоциируется со словом «белый». Паруса яхты, сказала она; казалось, были все основания предположить, что имеется в виду яхта отца. Но в психоанализе никогда не следует спешить с умозаключениями: она вспомнила, как однажды она и другие члены их политического кружка в Петербурге – включая, конечно, и А. – отправились на прогулку по Финскому заливу. Стояла прекрасная летняя погода, и для нее было большим облегчением снова оказаться в море и передохнуть от «серьезных» разговоров, которые начинали ее утомлять и даже пугать. Она никогда раньше не чувствовала такой любви к А., а тот, как и всегда, был нежен и обходителен с нею. Им пришлось спать в одной каюте, но А. даже не попытался дотронуться до нее; их совесть осталась белой, как паруса яхты или белые ночи 11.

Тем не менее она теребила свой крестик, а на лице у нее было печальное выражение. Я резко сказал ей, что она говорит неправду и что я знаю, что они имели половую связь. Фрау Анна созналась, что несколько раз спала с ним, ближе к концу их отношений; что он без конца молил ее об этом, пока наконец она не «пала» – по большей мере от усталости. Она употребила английский глагол ( «fall»); наш разговор шел по-немецки, но Анна довольно часто вставляла в речь иностранные выражения. Я давно приучился со вниманием относиться к их возможной значимости.

Я решил, как говорится, «выстрелить наудачу».

– Рад, что вы честны со мной, – сказал я ей.– Здесь нет ничего постыдного. Но почему, говоря об этом, вы не признаетесь, что понесли от него ребенка, которого потеряли, упав с лестницы?

Бедняжка боролась с собой, но затем признала мою правоту; только упала она не с лестницы, а во время занятий в танцевальной студии. Никто, кроме мадам Р., не знал и даже не подозревал об этом, и она была поражена тем, что я раскрыл ее тайну. Она спросила, как мне это удалось.

Я ответил:

– Ваш рассказ о том, что вы стали прибавлять в весе, звучал неправдоподобно. Полагаю, вам в любом возрасте оказалось бы трудно прибавить в весе, хотя это и пошло бы вам на пользу. Вы явно рассказывали мне о том, что случилось, пускай и косвенным образом, – потому что на самом деле хотели, чтобы я знал об этом. Наверное, в вашем положении вы слишком долго продолжали заниматься танцами; вас очень тревожило это прибавление в весе, и вы не знали, что делать в такой неразрешимой ситуации.

Молчание молодой женщины свидетельствовало о том, что я попал в точку, и я радовался, что не довел свое истолкование до логического конца, – до того, что, продолжая усердно упражняться, она втайне от себя надеялась на такие последствия, более того – провоцировала их. Она была достаточно огорчена уже и тем, что грех ее юности оказался выставленным на свет.

С той поры, однако, она стала немного оживленнее и откровеннее, как будто, избавившись от бремени выдуманного совершенства, испытала облегчение. Вскоре после этого она даже позволила себе слегка пошутить. Когда она описывала мне одну из своих навязчивых галлюцинаций – о падении с высоты навстречу гибели, – ее глаза на мгновение сверкнули, и она заметила: «Но ребеночка у меня нет!» 12

Однажды она рассказала мне свой сон. Обыкновенно спала она плохо и снов видела мало, что само по себе было одним из аспектов ее сопротивления анализу. Поэтому полное сновидение было долгожданной удачей, и я затратил немало усилий, чтобы понять его смысл. Вот этот сон в том виде, как его изложила фрау Анна:

Я ехала в поезде, сидя напротив читающего мужчины. Он втянул меня в разговор, и мне показалось, что он чересчур фамильярен. Поезд остановился на станции посреди пустынной местности, и я решила выйти, чтобы избавиться от него. Я удивилась, что там сошло еще много народу, – станция была крошечной и совершенно безжизненной. Но на платформе была надпись «Будапешт», и это все объясняло. Я проскользнула мимо билетного контролера, не желая показывать ему билет, потому что должна была ехать дальше. Перейдя через мост, я оказалась рядом с домом номер 29. Я попробовала открыть дверь своим ключом, но к моему удивлению, дверь не поддавалась, и я пошла дальше и пришла к номеру 34. Хотя ключ никак не поворачивался, дверь открылась сама собой. Это был маленький частный отель. В прихожей сушился серебристый зонтик, и я подумала, что там остановилась моя мать. Наконец вышел пожилой господин и сказал: «В доме никого нет». Я достала из кармана пальто телеграмму и вручила ее ему. Мне было его жаль, потому что я знала, о чем там говорится. Он страшным голосом произнес: «Моя дочь умерла». Он был так потрясен и несчастен, что я почувствовала, что больше для него не существую.